ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

кажущейся», поскольку он вступил в конфликт «с псевдоцерковной по­ лицией и бюрократией» [4], по сути, прервавшей традицию Богообще- ния. О своем признании онтологической значимости религиозно-фило­ софского учения Толстого в его христианских основах еще в 1954 г. пишет протоиерей В. Зеньковский: «...он принял учение Христа <...> до глубины души воспринял слова Христа о путях жизни» 15]. Писа­ тель В. Личутин выражает недоумение по поводу противопоставления Толстого православной культуре: «И вот нынешние ревнители благочестия <...> якобы борясь за единство в Православии, учиняют раскол в нацио­ нальном духе» [6]. Проблема нравственного выбора определяет твор­ ческие искания Толстого 80—90-х годов, соприродные эсхатологическим ожиданиям конца XX в. как преддверия становления его идеи Всемир­ ного братства и согласия, восходящей к христианской вере в добро, которое «всегда в душе нашей и душа добро» [7], к вечным моральным ценностям, провозглашенным в Новом Завете и преломленным в аксиоло­ гии мыслителя и художника Толстого. Антропология Толстого, противостоящего духовному кризису, разры­ вающему исконные связи Сына с Отцом, восходит к учению о человеке Григория Нисского, для которого последний, созданный по образу и подо­ бию Божьему, является гарантом незыблемости становления идеи творе­ ния, ведь если Добро, крепящееся в сакральных глубинах Боговдохновен­ ной человеческой природы, «...уклонится к противоположному, то как только оно... до крайней меры зла удалится, тогда приснодвижное стремление, не обретающее... никакой остановки <...> по необходимости уклонит движе­ ние к добру» [8]. В богословии признано, что актуализация идеи вос­ кресения как восстановления первозданности человеческой природы — это «величайшая заслуга св. Григория Нисского», так как он «...с исключи­ тельной силой раскрыл перед церковным сознанием эту истину, которая глубоко соответствует Православному Преданию» [9]. Понимая, что религиозный идеал есть «необходимое условие жизни» (62, 228), а «смысл человеческой жизни есть учение Христа, радость жизни есть стремление к исполнению этого учения» (49, 7), Толстой, преисполненный доверия к миру Божьему, уже в «Войне и мире» художественно убедительно показывает, что «данной нам Христом мерой хорошего и дурного» (12, 165) возможно исполнить Новозаветное предначертание нравственного выбора и избежать духовной смерти под бременем греха и порока. Толстого тревожит переосмысление церковью роли Христа в ду­ ховной истории человечества, и он в свете Евангельского откровения XXV II Международные Толстовские чтения 76