ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

Литературоведение иl t d молебна толпы военных «бегут и кланяются в землю», «за иконой, кру­ гом ее, впереди ее, со всех сторон». Икона образует вокруг себя такого же рода «живой колеблющийся шар, не имеющий размеров», который явился позднее в сновидении Пьера» (3, 101). «Существенно также,— отмечает И. А. Есаулов,— что автор рисует восхождение церковного ше­ ствия: причем, если вначале икону "несут1', то затем, достигнув вершины этого восхождения, икона уже обретает в авторском повествовании при­ сущий православному сознанию онтологический статус: "взойдя на гору, икона остановилась" (затем — "икона тронулась дальше.,."). Икона здесь не обозначает,— продолжает исследователь,— Бого­ матерь, но именно является ею» (3, 101—102). В общий соборный круг вступает и Пьер, и Кутузов, и... как бы и сам автор. Все участники молебна —дети одного Отца У них единая, общая цель, в своих помыслах они «сопрягаются» не случайно. В конце своего романного пути Ку­ тузов, получив известие об уходе французов из Москвы, «махнув рукой на Толя, повернулся... к красному углу избы, черневшему от образов: — Господи, создатель мой! Внял тьгмолитве нашей... — дрожащим голосом сказал он, сложив руки, — Спасена Россия. Благодарю Тебя, Господи! — И он заплакал» (7,-: 123). Сцена же проводов русских добровольцев, напротив, имеет апоста- сийный характер., Безблагодатность этой сцены можно объяснить тем, что «сербская война» — это лишь один из «вопросов», как считает Толстой, который стал в .«обществе», но который «не желает понимать народ». «Доверенным лицом» и проводником взглядов Толстого в романе «Анна Каренина» по «всем злободневным вопросам», и по «славянско­ му» в том числе, выступает Константин Левин. Восьмая, последняя, часть романа особенно важна: в смысле архи­ тектоники это замковый элемент, сводящий воедино первый и второй сюжет произведения; в содержательном плане — представляет собой спор между «деревенским жителем» Константином Левиным И его братом Сергеем Ивановичем Кознышевым, «давнишним городским жителем». Левин с его новым, религиозным, пониманием того, как надо жить, словно оберегая от «других» это понимание, пытается сохранить это еще не окрепшее открывшееся ему: «Перебирая предметы разговора такие, какие были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его от разговора о сербской войне и славянского вопроса, на которые он намекал упоми­ нанием о занятиях в Москве, Левин заговорил о книге Сергея Ивановича» (9, 1Р1). Но тем не менее спор состоялся, и Левин «был разбит». 59>