ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

Литературоведение любили отечество', теперь они оба пали... да простит вам Бог!» —и умру" (2, 161—162) (здесь курсив наш.— С. Л.). Разумеется, писатель ирони­ зирует не над Володей, думающим и ведущим себя.искренне (известно, что сам Толстой в молодости тоже предавался подобным мечтаниям. Например, 29 мая 1852 г. он писал в дневнике: «Мечтал целое утро о покоре­ нии Кавказа» (21, 70 )). В этом эпизоде дана оценка не только казенно­ патриотическому взгляду на войну. Толстовский герой, как и многие его сверстники, оказывается под влиянием романтической модели поведения, властно вторгшейся в повседневную жизнь первой половины XIX в. Это влияние ощутил на себе и молодой Толстой. Во вполне роман­ тическом духе весной 1851 г. «он вдруг, не говоря никому ни слова, уехал на Кавказ, не взявши с собой и не озаботясь никакими нужными бума­ гами» [8]. Кавказ, благодаря романтикам, породил среди современни­ ков писателя представление о том, что «будто это какая-то обетованная зелш 1 для всякого рода несчастных людей» (2, 65). Проще говоря, попал на Кавказ — веди себя как Печорин (Мулла-Нур, кавказский пленник и т. д.). Жизненный опыт помог впоследствии Толстому-художнику понять всю опасность подмены реальной жизни романтическими иллюзиями. Чело­ век, пожелавший заменить свое лицо романтической маской, осмысли­ вать жизнь с помощью готовых литературных формул, сам того не замечая, ведет себя неестественно, а порой просто смешно. Первый в этом ряду — поручик Розенкранц из рассказа «Набег», «один из наших молодых офицеров, удальцов-джигитов, образовавшихся по Марлинскому и Лермонтову. Эти люди смотрят на Кавказ не иначе, как сквозь призму героев нашего времени... и во всех своих действиях руководствуются не собственными наклонностями, а примером этих образцов» (2, 13). Розенкранц изо всех сил старается быть похожим на избранный им литературный эталон, но постоянно оценивающему поведение сво­ его персонажа автору абсолютно ясно, что это подражание неестественно. Да, кавказской одеждой и умением держаться в седле поручик Розен­ кранц весьма похож на Печорина. К тому же любовница поручика — «черкешенка, разумеется» (2, 15) (курсив наш.— С. Л.). Во всем ос­ тальном Розенкранц — весьма бледная копия своего идеала, и Толстой не без иронии описывает каждую попытку поручика подражать Печорину: «Он даже говорил что-то на неизвестном мне языке татарам... но по недоумевающим, насмешливым взглядам, которые бросали эти последние друг на друга, мне показалось, что они не понимают его» (2, 14). 23