ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

Философия. Религия iRtrTL толстовского рационализма мы склонны, вслед за В. В. Зеньковским, усматривать в том, что для него было свойственно совершенно иное, в отличие от общепринятого, «измерение разумности» [4, 202]. В нем соединяется воедино, казалось бы, несоединимое:' вера получает ра­ циональное оправдание в качестве истинного знания смысла жизни, а человеческий разум — сверхрациональную удостоверенность посред­ ством его прямого онтогносеологического укоренения в бесконечнос­ ти божественного Логоса и подлинную свободу в роли инициатора «предельного вопрошания» о смысле жизни. Подобно Сократу, кото­ рый «захотел перевести жизнь в царство самосознания», сделав ее «проблемой разума» (5, 52, 128], Толстой, как писал В. В. Розанов, по существу, всецело и «был разум» ]6, 368], поставивший под вопрос саму жизнь и полностью вовлеченный в поиски ее универсального смысла. При этом Толстой неизменно демонстрировал безусловную убежденность в том, что сугубо рациональное знание о жизни оказы­ вается совершенно несостоятельным с точки зрения возможности из­ влечь из него адекватное представление о ее истинном смысле, а пото­ му необходимо «еще какое-то другое знание, неразумное — вера», которая придает «конечному существованию человека... смысл беско­ нечного...», непосредственно обусловливая саму «возможность жиз­ ни» [7, 78, 79]. Только вера онтологически удостоверяет и этически конституирует жизнь, утверждая ее как благо и задавая направлен­ ность человеческому разуму, в компетенции которого остается лишь вопрос о том, «как человеку самому быть и жить лучше» [8, 223]. Однако все это отнюдь* не означает, что толстовская вера отрекается от разума. Для Толстого они абсолютно нераздельны, что находит свое выражение в принципиальной тавтологичности его трактовки соотно­ шения веры и разума: вера, согласно Толстому, есть основа и одновре­ менно верхний предел разума, который очищает предметную область веры от любых элементов мистики и тем самым санкционирует ее саму. Как заключает Франк, вера и разум у Толстого «...по существу есть одно и то же», а потому ему оказывается «чуждо, бессмысленно и ненужно все, что стоит вне этого единства...» [3, 453]. Именно обо­ снование этой всеобъемлющей онтоэпистемической гармонии разума и веры в конечном счете и определяет границы и смысл толстовского рационализма, ставшего этической экспликацией принципа «разумной веры» и породившего особый инвариантный тип «сверхрациональ- ной» или «иррациональной» рациональности, который не только не 201