ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

Сам-то он, внутри себя, знал, что ничего не знает и не понимает; но снаружи-то не выдавал своих сомнений, говорил авторитетно, как пророк, а — без харизмы (не призван...)- И в этом его уже не бессозна­ тельная ложь и вина; и перед Россией, и совестью... Шли на поклон к нему, как к Знающему; и Бернард Шоу, Ромен Роллан, и Ганди писа- ли-запрашивали. А он, зная себя не знающим, выступал снаружи для всех — как знающий И прочее и многое — в том числе, и знаемое им несоответствие своей внутренней мерзости (гордыня, похоть...) тому, что являл собою в мире — "чудо, тайну и авторитет" (набор для по­ клонения толпы, по Достоевскому). И так его под конец затошнило собою, что рванулся — и в бега...» Певучие очаровательницы» Гатчеву необходимы даже и сегодня. «Так Одиссей велел привязать себя к мачте, когда проплывали море сирен: чтобы и слышать их очаровывающее пение, и в то же время не помяться на его зовы, не увлечься на погибель в волны. В функции сирен Толстому—его судящий рассудок с опорой на гордынное "я". Ему под власть все более поступал Толстой после своих 50 лет... Искусственное это и тощее построение ума Посягновение стереть с лица Земли всю историю, культуру и быт, объявив их неразумными, Выровнять все. Логос Энтропии — как бы выразились мы уж из века Двадцатого. Вот кто тянул Льва за язык — реветь и на Столыпина, и на церковь, и на Шекспира, на оперу и вообще искусство. На всякую пирамидальносгь цивилизации, на всякую структуру, пестроту, многоцветье и многожанрие Бьггия. Так что Толстой подготовил умы многих русских интеллигентов к Революции: разрушить все до основания — как неверное устроение. Вот он, большевизм, — в интонациях его "Исповеди": "Я убивал людей на войне, вызывал на дуэль, чтоб убить, проигры­ вал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство... Не было преступления, которого бы я не совершал". " Во дает!" — хочется воскликнуть. И верно; тут за первым планом христианского покаяния искреннего — рожа искусителя не прогляды­ вает ли, что науськивает: "Суди! И чем беспощаднее себя осудишь — тем больше права заимеешь судить все вокругГ'? За что и принялся Толстой с усердием. Аскетизм революционеров, их быта на уровне тела, ту же подспудную интенцию имеет: чтобы иметь право всех низводить на такой же уровень — и более того: сладострастие ломать дух и души, казнить тела — вкушать. Право имеем! — раз в простой гимнастерке и сапогах с усами ходим!» XXV II Международные Толстовские чтения 188