ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

осанке, и он был даже неуклюж в манере держаться, в его жестах, в поведении, взгляде, во всей манере говорить появилось чувство хозяина, и каждый, почувствовав это, находился в положении полного ему подчи­ нения...» [3, т. 1, 182]. И далее шаг за шагом Мармон раскрывает образ Наполеона, его поступки, мысли, стремления, которые становятся увереннее и смелее по мере его приближения к власти и свидетельствуют о том, что он не остановится ни перед чем в достижении поставленной цели. Б ряде эпизодов, проводимых Мармоном, проступают такие черты Наполеона, как ложь, мелочность, самонадеянность, жестокость, хотя автор часто и не осуждает в них Бонапарта за совершаемые им преступ­ ления и повествует о них, скорее, как о гуманных, чем жестоких актах со стороны Наполеона. Он старается не делать обвинительных выводов даже тогда, когда речь идет об убийстве нескольких тысяч пленных и об отравлении по приказу Наполеона 4000 солдат, пораженных чумой во время Египетской кампании. «Потому что нельзя было,— объясняет Мармон,— при поспешном отступлении оставлять больных, обрекая их на надругательство и егце более жестокую смерть от руки врага. Нельзя иначе было поступить и с пленными, которых нечем было кормить, и Наполеон, отпуская их на волю, пополнил бы ими лагерь своих вра­ гов» [3, т. 2, 8—9]. Однако в дальнейшем своем повествовании Мармон показывает, как раболепие окружающих, высокий пост главнокомандующего Итальянс­ кой армией, потом консула и императора усиливали в Наполеоне чувство собственного величия и упоения славой. «Его властолюбие,— писал Мар­ мон,— настолько стало великим, что он уже землю находил маленькой для себя. Эго чувство со времени коронации не прекращало действовать на его ум с еще новой силой до самой его смерти, внушая ему самому некоторую уверенность в его небесном происхождении» [3, т. 2, 147]. Но для Толстого «нет величия там, где нет простоты, добра и правды... когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное поня­ тие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик...» (12, 165). Эти слова звучат как вывод из всего того, что пишет Мармон в своих воспоминаниях о Наполеоне. Говоря об источниках роллана «Война и мир», нельзя не упомянуть о тех сочинениях, где Толстой находил созвучные для себя представления XXV II Международные Толстовские чтения 160