ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

В другом письме к В. П. Боткину и И. С. Тургеневу от 21 октября — 1 ноября 1857 г. он с грустью замечает: «Уж не раз мне случалось в жизни натыкаться на тяжелую действительность и выбирать, караб­ каться вверх по этой грязи или идти в обход, и всегда я выбирал обход: философия (не изучаемая, а своя нелепая, вытекающая из настоящей душевной потребности), религия такая же и искусство, последнее вре­ мя, вот были мои обходы. Я попробовал, и теперь тоже, сказать себе, что я поэт и что мне есть другая деятельность, и махнуть на все рукой; но в этот раз я не мог, как прежде бывало, вспорхнуть над жизнью, и с ужасом увидал, что вся эта тяжелая, нелепая и нечестная действительность не случайность, не досадное приключение именно со мной одним, а необходимый закон жизни. Грустно мне было расстаться с мечтой о спокойном и честном счастии, без путаницы, труда, ошибок, начинаний, раскаяний, недовольства собой и другими; но я, слава Богу, искренно убедился в том, что спокойствие и чистота, которую мы ищем в жизни, не про нас; что одно законное счастие есть честный труд и преодоленное препятствие» (60, 232—233). Все острее дают о себе знать мотивы одиночества, старения, жизнен­ ной неустроенности. «...Опять лень, тоска и qiycTb. Все кажется вздор,— пишет Толстой 16 августа 1857 г. — Идеал недостижим, уж я погубил себя. Работа, маленькая репутация, деньги. К чему? Материальное на­ слаждение тоже к чему. Скоро ночь вечная. Мне все кажется, что я скоро умру» (47, 8). Возникает внутренний конфликт в понимании жизни и смерти. Казалось, вот оно — решение проблемы: признай два начала бытия как данность и, не сопротивляясь им, а следуя естеству, живи тихо и мирно, неси свой жизненный крест («Три смерти»). Но пройдет полгода, и душа тридцатилетнего Толстого взорвется изнутри, вспыхнет огнем негодования против того, что еще недавно ка­ залось неизбежным. «Читал ли ты переписку Станкевича? — вопрошает Толстой друга молодости Б. Н. Чичерина. — Боже мой! что это за пре­ лесть. Вот человек, которого я любил бы, как себя. <...> Больно читать его — слишком правда, убийственно грустная правда. Вот где ешь его кровь и тело. И зачем? за что? мучалось, радовалось и тщетно желало такое милое, чудное существо. < ...> ...Ничем кроме грустью и ужасом нельзя ответить на этот зачем? Тот же зачем звучит и в моей душе на все лучшее, что в ней есть; и это лучшее мне тем, не скажу дороже, а больнее. Понимаешь ли ты меня, мой друг?» (60, 272—273). А XXV II Международные Толстовские чтения 16

RkJQdWJsaXNoZXIy ODQ5NTQ=