ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

XXV II Международные Толстовские чтения что ни сила искусства, ни индивидуальный протест не могут изменить хода событий. Злая необходимость сильнее доброй воли. Для молодого Толстого, так нежно и тревожно воспринимавшего мир и рядом живу­ щих людей, трагедия бессилия искусства и бессилия оказать реальную помощь маленькому человеку стала трагедией вселенской, охватившей собой все сферы жизни, ломающей судьбу каждого человека. Отсюда катастрофизм художественного сознания, растерянность перед торже­ ствующим неведением. Мир впервые предстал перед автором «Люцер­ на» всепоглощающей бездной — «бесконечным океаном добра и зла», где человек — «ничтожный червяк, дерзко, беззаконно пытающийся» понять суть происходящего. Всем этим океаном добра и зла управляет некое божественное сознание. Оно всезнающее, всеобъемлющее, всепо- нимающее и, быть может, всепрощающее. Необходимость абсолютна, свобода человека призрачна, знания его лишь «воображаемы». Вселенский пессимизм. Пройдет время, и им будут охвачены Турге­ нев, Фет, Тютчев. Равнодушная природа, всепоглощающая, загадочная, вечно умирающая и воскресающая, а рядом с ней — смертный с бес­ смертным желанием человек. ч| Толстой далеко уходит от Руссо, предчувствуя дыхание новой эпохи — эпохи разлома нравственных и религиозных ценностей, метафизики своеволия. Человек оказался во власти мира и беспредельно господству­ ющей воли Бога. Вот почему из канонического текста произведения исчезают выделенные выше в письме к В. П. Боткину слова. Нет ника­ кого «бесконечного будущего», нет «свободной воли», которая может нести человека повсюду и «туда, где счастье». Вместо «все мо©> появляется «ничтожный червяк». В раздумьях Толстого есть еще одна важная мысль, на которой сле­ дует особо остановиться, мысль, которая прозвучит сначала в тексте черно­ вого письма к Боткину, потом окончательно оформится в рассказе. Мысль о Том, что в каждом из нас, как и в дереве, тянущемся к солнцу, и в растении, сбрасывающем листву к осени, есть «всемирный дух», «бес­ сознательное стремление к добру и отвращение к злу», «голос чувства, совести, инстинкта, ума». В письме Толстой в связи с этим замечает; «...назовите его как хотите, только этот голос не ошибается» (60, 212). В «Люцерне» этот «Всемирный Дух» наполняется более определенным содержанием: дух этот закладывает в каждого человека «стремление к тому, что должно» и «велит бессознательно жаться друг к другу». Эти раздумья молодого Толстого — исходная точка его дальнейшего миропоз- 14