ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

что в стихотворении И. Бродского на смерть маршала Г. К. Жукова при­ сутствует нечто подобное: Бей, барабан, и военная флейта, V i Громко свисти на манер снегиря... Мотив барабана встречается в эпитафии И.Козлова «На погребение английскою генерала сира Джона Мура» —перевод из Ч. Вольфа (1825), и в стихотворении Г. Гейне «Доктрина» (пер. Ю. Тынянова). Данный частотный ряд корректирует распространенную мысль о державинской реминисценции («Снегирь») и наводит мысль о политек­ стуальности (мультигенетизме) «надгробного мадригала» И. Бродского. Возможен вывод и о жестокости героя, и о желании поэта подвергнуть его посмертной «экзекуции» (погрузить в поэтический «ад»). Параллель казни и тризны — в «Ятагане» Н. Павлова. Подобные интертекстуальные эпизоды доказывают проблематичность любых архетипических и струк­ турных интерпретаций, не ориентированных на прецедентный характер анализируемого «текста». Жертва экзекуции Чайкин («Похождения одного матроса») «лю­ бил музыку, и у него была музыкальная душа»’ — качество «нервных людей» (ч. I, гл. 1, 3). Черты человека «гаршинской закваски» весьма ощутимы в рассказчике Л. Толстого («Припадок» А. Чехова). Вместе с тем осознание им некоей «тайны» государственного механизма наводит на аналогию с «Городком в табакерке» В. Одоевского: «пестрое» черепа­ ховое небо городка — «пестрое» тело солдата (15). «Все ворочается, прицепляется. Тук-тук-тук!» — он «упал на одно колено», а она поправила юбку, «которую он зацепил» (12). «Кабы молоточки не стучали, коло­ кольчики бы не звенели... и музыки бы не было». Незнание «глупого мальчика» приводит во сне к тому, что «все умолкло». «Да помилосер­ дуйте! Как же мне ее не бить, судья праведный»,— из воспоминаний А. Фета—судьи и помещика [16, 402). В «Пошехонской старине» (1887) М. Салтыкова-Щедрина: «Что, ежели вы все разбежитесь, а тут вдруг француз или турок» (гл. IV). В «Капитанской дочке»: «—Дай уведу Машу.., а то услышит крик, перепугается». «В наше время никто не сомневался в необходимости пытки, ни судьи, ни подсудимые». Эго «никого из нас не удивило и не встревожило» (гл. V I). В «Трех сестрах» (1901) А. Чехойа: «Если бы знать, если бы знать!» (д. 2, 3). В «Братьях Карамазовых»: «—Я ничего не понимаю,— продолжал Иван как бы в бреду,— я и не хочу теперь ничего понимать... Не могу понять, для чего все так устро­ ено.., Я хочу быть тут, когда все вдруг узнают, для Чего все так было» XXV II Международные Толстовские чтения __________ 112