ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №6 1976г

сапоги дурацкие наденет, все на них смотрит, только и р а ­ дости. Или пьян надуется; да и напьется не как человек, а так что-то» (6, 55, 60). Осуждает многое в жизни станичников и Дмитрий Оле­ нин. Весьма характерной в этом отношении является его ре­ акция на убийство Лукашкой абрека: «Что за вздор и пута­ ница? — думал он:— человек убил другого и счастлив, до ­ волен, как будто сделал самое прекрасное дело. Неужели ничто не говорит ему, что тут нет причины для большой р а ­ дости?» (6, 82). Целесообразно напомнить здесь сказанные по поводу этого размышления слова Б. И. Бурсова: «Так тот самый мир, который, как казалось Оленину, открывал для него возможность жить действительно по-новому, по-чело­ вечески, заявил себя противником самых священных прин­ ципов человеческого общежити я»7. «Для Оленина,— по справедливому замечанию Е.» Н. Купреяновой,— ...оказалось невозможным слиться с казацкой стихией, как человеку бо­ лее высокого нравственного сознания, ищущего ответа на вопрос, «что хорошо и что дурно» 8. Следовательно, и по­ знание героем казацкого быта было для него не открытием конечной, прекрасной в своей завершенности инстанции бы­ тия человечества, а только лишь новым шагом для дальней ­ шего уяснения им своей жизненной потенции. Из объективной логики произведения вытекает: для Тол­ стого уже не существует подлинно человеческого счастья (оно преходяще) в коллективе людей, если среди них или рядом с ними находится человек, который в чем-либо не­ счастлив, хотя они и не осознают этого. И поэтому, исходя из сказанного выше, мы не можем согласиться с мнением А. В. Чичерина, который в своей работе «Идеи и стиль» пи ­ шет: «В сравнении с этим открытием (имеется в виду о т ­ крытие Олениным «истинного», по мнению автора, мира к а ­ зацкой общины — Ю. П. ) , обновляющим человека, уже не­ сравненно менее важно, какова личная судьба того, в ком совершилось открытие» 9. Таким образом, Л. Толстой устремляется к дальнейшим (оставшимся по сути дела надконкретно-историческими10) поискам некоего художественного (и оттого не объясняемо­ го им посредством логических категорий и ) синтеза жизни — синтеза личного и общего начал в человеке, проблема кото­ рого разрешается писателем, главным образом, не в соци­ ально-историческом плане (хотя и всегда он испытывал по­ требность избавить своего героя от мучительного разобще­ 9 4