ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №5 1975г

кой, как правило, подчиняет себе весь изобразительный план. Налицо подавляющая монологическая тенденция, тот не только событийный, но и смысловой избыток, при кото­ ром автор превращается в истинно последнюю рациональ­ ную инстанцию. Роль авторского повествования выходит далеко за пре­ делы превалирующего конструктивного компонента. Уже в ранних произведениях Куприна авторскому повествованию присуща функциональная гибкость. Помимо традиционной роли эпико-психологического комментария, оно несет на себе стилистическую нагрузку: оно целиком подчинено об­ щему идейно-эмоциональному настрою и в откровенной, нередко публистически-дискутивной форме, выражает; во- первых, авторское отношение к герою и событию и, во-вто­ рых, авторское стремление искать корни частного явления или характера в пороках социальной и нравственной сферы бытия. Эта дополнительная содержательность авторского повествования организована резкой сменой интонаций внут­ ри композиционного монолита — сменой, которая как бы уравновешивает изобразительный и экспрессивный планы структуры художественного образа. Своеобразное «ступен­ чатое» углубление в образ делает ощутимым самовыражение автора, видящего за частным жизненным проявлением тип социально-нравственных отношений. В нижеприведенном авторском повествовании из автобиографической повести «Кадеты» этими ступенями являются последовательно: дет­ ское, экзальтированное освоение предстоящего наказания в наивных и неясных образах; отрезвляюще-деловитая, «вне- личная», зловещая в своей неожиданной образной скупости детализация приготовления к порке; наконец, скорбное, от­ крыто авторское, с публицистической инвективой, заключение: «Он в маленьком масштабе испытал все, что чувствует пре­ ступник, приговоренный к смертной казни. Так же его ве­ ли, и он д аже не помышлял о бегстве или о сопротивлении, так же он рассчитывал на чудо, на ангела божия с неба, так же он на своем длинном пути в спальню цеплялся ду ­ шой за каждую уходящую минуту, за каждый сделанный шаг, и так же он думал о том, что вот сто человек остались счастливыми, радостными, прежними мальчиками, а я один, один буду казнен. В спальне, в чистилке, стояла скамейка, покрытая про­ стыней. Войдя, он видел и не видел дядьку Балдея, дер­ жавшего руки за спиной. Двое других дядек — Четуха и 199