ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №3 1967г

ношении или это только «черновые наброски», «фрагменты». Здесь мы должны принять во внимание два весьма сущест­ венных момента: 1) как сам Толстой понимал законченность или незаконченность своих произведений и 2) что следует объективно понимать под законченностью толстовских произ­ ведений, учитывая и те выводы, к которым Толстой пришел вопреки своим первоначальным намерениям. Если подойти к этим двум произведениям Толстого объективно, то мы дол ­ жны признать не только полную законченность их, но и их художественную цельность. Такой вывод напрашивается и из собственных признаний писателя. 11 октября 1902 г. Тол­ стой сообщал В. Г. Черткову: «Кончил Хаджи-,Мурата, кото­ рый в неотделанном вполне виде отложил и при жизни не бу­ ду печатать» (88, 278). А еще через месяц писал Т. Л. Сухоти­ ной: «Кончил подмалевку Хаджи-Мурата, решив не печатать его при жизни» (73, 324). Эти слова Толстого во многом р а з ъ ­ ясняют то, что он сам понимал под законченностью произве­ дения и его окончательной отделкой. Не случайно Толстой го­ ворил, что он, кончив «подмалевку», «отложил», а не оставил работу над повестью. К своей художественной работе Толстой был исключительно строг. Однако другой, не менее строгий судья — М. Горький говорил о повести «Хаджи-Мурат»: « Р а з ­ ве можно написать «Хаджи-Мурата» лучше? Нам кажется — нет. Толстому к а з а л о с ь— можно» |9. То же самое можно с к а ­ зать и о «Живом трупе». Толстой говорил Г1. Гнедичу: «Ска ­ жите чиновникам, что у меня нет «Трупа», он не кончен. Я стар для того, чтобы написать большую вещь. Ни сил нет, ни времени.— Д а , я задумал пьесу, но никогда ее не кончу. М еж ­ ду тем, что на бумаге, и тем, что на сцене,— целая бездна... Надо определить перспективу, а мне это не под силу...» И д а ­ лее, отметив дополнительные трудности, связанные со специ­ фикой драмы, Толстой сказал: «Вот я и понял, что одно напи ­ сать, другое дать пьесу; разница большая — текст и исполне­ ние» 20. Таким образом, в процессе работы над этими произведе­ ниями, вполне их закончив. Толстой не оставил, а именно «от­ ложил» их как такие произведения, в которых, если можно так выразиться, точки приложения положительного идеала пришлись не на ту плоскость, на какую бы хотелось спроеци­ ровать их самому писателю. Получилось то, о чем говорил Толстой в дневниковой записи 20 октября 1896 г.: «Когда а в ­ тор пишет, мы — читатель, прикладываем ухо к груди и слу ­ шаем и говорим: дышите. Если есть хрипы, они окажутся»