ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №3 1967г

13). Все это воспринимается читателем, как дешевая мело­ драма , как пародия на царственное величие Александра I, который был любителем красивых жестов и громких фраз. «Napoleon ou moi»,— сказал государь, дотрагиваясь до гру­ ди» (12, 13). «В лице и жизни арлекин» — метко и лаконично охаракте­ ризовал в свое время Александра I Пушкин. Толстой вос­ произвел образ царя в том же сатирическом духе. Мнение писателя противостоит мнению официальных историков, опи­ рающихся на вымыслы, подобные рассказам Мишо. Образ Мишо Толстым комически снижен. Сразу дана его самохарактеристика: «Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique etrange r, Russe de coeur et d ’ame* , как он сам говорил о себе» (12, 10). В дальнейшем несколько раз повторяются слова «не знал по-русски», «как он писал» (или говорил) впоследствии. Цель Мишо — проде­ монстрировать перед Александром I свое французское остро­ умие при помощи «jeu de mots». Толстой подчеркивает: «Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов» (12, 12). И весь разговор Мишо ведет в тоне почтительной игривости, тоне, столь неподходя­ щем к серьезной теме и оскорбительном для всякого русского в тяжелые дни после пожара Москвы. Этого не чувствует лишь занятый собственной игрой в величие Александр I. В заключение сцены Толстой возвращается к началу гл а ­ вы: «Мишо — quoique etrange r, mais Russe de coeur et d ’ame— почувствовал себя в эту торжественную минуту— entousias — me par tout ce qu’il venait d’entendre **,— (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он счи­ тал себя уполномоченным» (12, 13). Александр 1 и Мишо поставлены рядом, они прекрасные партнеры, так как у них общая цель игры — войти в историю, а к судьбам русского народа они оба одинаково равнодушны. Вскрывая истинные пружины сценического действия, Толстой убеждает читателя в том, что Александр I не мог спасти рус­ ский народ, так же как Наполеон не мог погубить его. Мысль о том, что судьбы истории — в руках народа, прони зывает исторические сочинения Пушкина; эту же мысль р а з ­ вивает по-новому Толстой в «Войне и мире», выявляя настоя ** «Хотя иностранец, но русский сердцем, и душою, почувствовал, себя восхищенным всем тем, что он услышал» (12, 13). 46