ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №3 1967г

она особенно гармонирует со счастливой жизнью людей со­ циалистического общества. Радость жизни природы и людей у писателя неотделимы. Так, картиной весенней природы М. Пришвин усиливает изображение безоблачного счастья со­ ветских детей: «Возле полузамерзших луж от растаявшей звездной пороши всюду слышался детский и восторженный крик, детская радость наполняла весь воздух. Так дети в Мос­ кве начинают весну, как в деревне начинают ее воробьи, по­ том грачи, жаворонки, в лесах тетерева, на реках утки и ку­ лики на болотах» (4, 449), Романтика необычайного, как сама жизнь, увлекает де­ тей; и, отвечая их требованиям, М. Пришвин в сказочной фор­ ме раскрывает перед детьми мощь России. В образе фантасти­ ческой страны Дриандии писатель показывает своим юным друзьям духовную красоту советских людей, готовых встать на защиту родной страны. «Я им расска зывал ,— пишет М. Пришвин,— то самое, что бывает в Москве весной света, как сейчас, и никто из них не догадывался, что моя волшебная Дриандия находится тут же в Москве и что так скоро за эту Дриандию мы все пойдем на войну» (4, 451). Так красота богини Дриандии (души дере­ ва, леса) помогает Пришвину не только раскрыть величие своей необыкновенной страны, но и воспитывать ее будущих защитников7. В общении с природой в произведениях М. Пришвина рас ­ крывается внутренний мир героев. Отношение к природе, ж и ­ вотному и растительному миру для Пришвина — критерий оценки достоинств или недостатков человека. Чутким, смелым и в то же время правдивым и скромным предстает перед чи­ тателем Вася Веселкин, спасший от гибели собаку охотника. «Это и был Вася Веселкин,— говорит о нем писатель,— стыд­ ливый, застенчивый в своих добрых делах и бесстрашный в отстаивании правды» (4, 587). Природа у М. Пришвина, как и у Л. Н. Толстого, служит неиссякаемым источником для оздоровления человека. В ней писатель черпает примеры для воспитания у юного читателя смелости, силы воли, чувства коллективизма. Однако в вопросе взаимоотношения природы и человека Пришвин идет дальше своего гениального учителя, недооце­ нивающего созидательную и организующую роль человече­ ского разума. Пассивное созерцание природы, как и непротив­ ленство, были ему чужды. Он говорил: «Вообще я учился у Толстого правде, хотя, конечно, и бесился на его сектантские