ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №1 1962г

«его мысли, как они ассоциируются с другими представле­ ниями, как в мыслях образуется сплав реального и иллю­ зорного. В раскрытии сложных переживаний Пастухова нет места формалистическим ухищрениям, свойственным писателям типа Джойса, Кафки или Пруста, которые доводят психо­ логический анализ до самодовлеющего значения, выдвигают иррациональное, подсознательное до роли примата в чело веческой психике, представляют человека игрушкой слепых инстинктов. Весь комплекс средств сложного психологиче­ ского анализа у федина целеустремлен и подчинен изобра жению того, как русский интеллигент в тяжелую для Роди­ ны годину войны, придя в священную усадьбу Толстого, хочет, говоря словами Алеши Пастухова «себя упрочить прикосновением к самому драгоценному в своей жизни, которую грозят отнять» (стр. 20 ). Изображая Пастухова, направившегося со станции по дороге к усадьбе Толстого, Федин занят анализом сложной работы его мысли. Пастухову ясно представляется этот без­ молвный лес три-четыре века назад, когда русские люди пришли сюда рубить от набегов татар засеку. И тотчас же сознание Пастухова мгновенно пронизывает тот самый во­ прос вопросов, за разрешением которого он и шел сейчас в усадьбу Толстого: «Не посрамили же Московского государ ства ратники да смерды, отстаивали себя бердышем да то­ пориком. Неужели не отстоят нынче?» (стр. 9). Но спокой­ ствие леса так не вязалось с представлениями о бушующих грозах войны, что Пастухову стало чудиться, что набеги и битвы могут быть только в сказках, и он сам стал придумы­ вать сказку. Но эта сама собой складывающаяся сказка оказывается не отвлечением от насущных мыслей, а лишь своеобразной формой выражения все того же главного, му­ чившего Пастухова вогьроса. Бредущий по лесу странный человек, отыскав дом праведного старика, спрашивает его: «Знаешь ли ты, ...что на всем на белом свете идет война, какой испокон века не видывали? Знаю, отвечает старик. Так вот скажи мне теперь, спрашивает опять человек, ска­ жи, сделай милость, чем же эта война должна кончиться?» (стр. 9). А праведный старик, вместо ответа, смеется над со­ мнениями странного человека. Как ни сложны переживания Пастухова, но движение его мысли логично и последовательно. Он думает над своей сказкой и, видимо, понимает, что праведный старик— это и есть Толстой, о котором он, не переставая, весь путь только и думал. И тогда воображение Пастухова с почти физиче­ ской осязаемостью, гораздо ярче и рельефнее, чем это было в романе «Первые радости», нарисовало ему фигуру Толсто­ го. Александр Владимирович не только видит рядом с собой