ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №1 1962г

гнания сквозь строй участника «семеновской истории» 1820 г. Струменского, левофлангового унтер-офицера 3-й роты, пред­ стает перед глазами Александра I. Императора поражает еще раз сходство наказываемого с ним самим: «Человек этот был я, был мой двойник. Тот же рост, та же сутуловатая спина, та же лысая голова, те же баки, без усов, те же ску­ лы, тот же рот и те же голубые глаза, но рот не улыбающий­ ся, а раскрывающийся и искривляющийся от вскрикиваний при ударах, и глаза не умильные ласкающие, а страшно вы­ пяченные и то закрывающиеся, то открывающиеся» (36, 62). В первой части фразы подчеркнуто, что Два человека очень похожи друг на друга, имеют одни и те же природные дан­ ные; во второй части, противостоящей первой,— она начи­ нается союзом но — выражение лица одного противоположно выражению лица другого, т. к. находятся эти два человека в неравных условиях. Авторская мысль состоит в том, что истинный виновник экзекуций, в результате которых сотни людей «были загнаны насмерть», русский самодержец, дол­ жен быть сам подвергнут этому страшному наказанию. Во всех трех случаях сцены экзекуции даются через вос­ приятие героев: Ивана Васильевича («После бала»), Алек­ сандра 1 («Посмертные записки...»), Росоловского («За что?»), т. е. используются «субъективные призмы»1. И каж­ дый раз виденное помогает героям освободиться от иллюзий, познать сущность явлений, сделать переоценку ценностей. Любовь Ивана Васильевича к Вареньке «пошла на убыль», он не поступил в военную службу и не служил! вообще; Алек­ сандр I окончательно решил сбросить с себя позорный сан русского царя и сделался бродягой Федором Кузьмич-ем; рассказ Росоловского пробудил у Альбины желание активно действовать, чтобы вырвать мужа из неволи. Велика была обличительная сила этих сцен в 1903— 1905 и последующих годах, когда царское правительство же­ стоко расправлялось с революционерами. В связи с противоречивостью своих взглядов Толстой от­ рицал революционный путь борьбы против самодержавия, но деятельность революционеров продолжала привлекать его. В частности, среди исторических тем появилась тема поль­ ских повстанцев 1830 г.2 В рассказе «За что?» Толстой со­ чувственно изображает героя-патриота Мигурского. Следуя своему излюбленному принципу открывать героическое в обыкновенном, Толстой сопоставляет два образа Мигурского: романтический, возникший в воображении Альбины, и дей- ■Этот термин впервые употреблен академиком В. В. Виноградовым в статье «О языке Толстого», «Литературное наследство», т. 35—36, М., изд. АН СССР, 1939, стр. 147—171. 2 Эта тема намечена в повести «Хаджи-Мурат», см. т. 35. стр. 72. 54