Л. Н. Толстой в сознании человека цифровой эпохи

98 строе, с музыкой, барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцую- щими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении ‒ в крови, в стра- даниях, смерти» [2, с. 11]. И уже в первых фрагментах рассказа «Севастополь в декабре» автор добивается нужного ему эмоционального отклика читателя: «Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутации. Вы уви- дите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело» [2, с. 10]. Отметим контекстуальную антонимию: «отвратительное ‒ благодетельное», «острый кри- вой ‒ белое здоровое», метонимию ‒ «нож входит». Далее следует ряд перифра- стических выражений: госпиталь для Л. Н. Толстого ‒ «дом страданий», а чело- век ‒ «ничтожный червяк», четвертый бастион ‒ «верная могила». В центре тропов ‒ отрицательная коннотация лексем, послуживших основой для смыс- ловой параллели. Однако Л. Н. Толстой редко прибегает к такому способу прямой отрица- тельной номинации образов войны, в большей степени в «Севастопольских рас- сказах» проявляется иной прием: чтобы читатель смог узнать правду о войне, писатель обращается к взгляду со стороны человека не военного, а обычного, мирного. А. А. Брагина в своей статье «Об одном языковом приеме Льва Тол- стого» называет данный способ «раздвоением и сопоставлением двух форм изоб- ражения событий: фальшивой и реалистической с точки зрения автора» [1, с. 43], В. Б. Шкловский ‒ приемом «отстранения»: «Отстранение ‒ это значит увидеть вещь как будто в первый раз, не зная о ней ничего прежде, дать имя и тем самым определить ее сущность» [6, с. 61]. Реалии войны у Л. Н. Толстого получают осмысление через обыденные, привычные для человека в мирной жизни вещи. Образ врага, напр., в одном из фрагментов получает следующую интерпретацию: «… очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором вспыхивают бе- лые дымки, этот-то белый вал и есть неприятель» [2, с. 17]. Возникает когнитив- ный диссонанс: как может белый каменистый вал причинить человеку действен- ный вред. С этой же целью используются автором и другие природоморфные метафоры. Напр., пули ‒ это пчелы, пчелы жужжат, жужжат и пули. Однако в сознании читателя пчела ‒ насекомое, символизирующее собой лето и пользу для человека. Среди наиболее ярких параллелей следует отметить сравнение летящих бомб со звездами: «‒ Знаешь, звезды не различишь от бомбы иногда. ‒ Да, я сей- час думал, что это звезда, а она опустилась, вот лопнула, а это большая звезда ‒ как ее зовут? ‒ точно как бомба» [2, с. 40]. В данном сопоставлении нет ничего необычного ‒ перенос по сходству признаков: цвета, формы. Важен здесь, на наш взгляд, символический контекст. Если обратиться к данным ассоциативных сло- варей, то можно отметить, что в сознании носителей языка звезда связана со сле- дующими лексемами: небо, счастье, яркая, ночь, любовь, т. е. со всем, что сим- волизирует собой мирную жизнь. Здесь же снова языковое и соответственно когнитивное противоречие: бомба ‒ смерть, звезда ‒ жизнь. Л. Н. Толстой неод- нократно использует данный образ в своем повествовании, вкладывает этот же образ в уста ребенка: «‒ Звездочки-то, звездочки так и катятся». Детское в номи- нации по своей сути страшных явлений войны прослеживается и в следующих