Л. Н. Толстой в сознании человека цифровой эпохи

44 внешностью, а только потом слышит его гениальную игру: «Молодой человек невольно посторонился с чувством ужаса и удивленья, так поразительны были черты глубокого изнуренья, нищеты и замечательной нежной красоты на этом лице» [5, с.58]. Основными деталями внешности становятся теперь не глаза и волосы, а лицо, «чистый лоб», «пленительные полные губы», «замечательная улыбка». «Лицо этого человека не было так изнурено и худощаво, как вся его фигура, оно было, напротив, чрезвычайно нежно, бело и даже легкий румянец оттенял его щеки» [5, с. 58–59]. Несмотря на то, что лицо реального гениального скрипача, встреченного Толстым, не выдержало испытания нищетой, лицо персонажа – вы- ражение его внутренней красоты и чистоты, деталь скорее символическая, чем реалистичная. М. А. Можарова [2] считает, что ангельская внешность музыкант, как и то, что в финале одной из последних редакций он взмывает на крыльях (и особенно с учетом того, что изначально он назывался Вольфгангом) – это от- сылка к пушкинскому именованию Моцарта «херувимом». Начиная с третьей и вплоть до окончательной редакции Алберт (Альберт) описывается одновременно и как странный нищий, и как магически привлека- тельной красоты человек. Даже реализуя (под впечатлением от прототипа) идею расхождения внешнего вида и поведения художника с красотой его дара, Тол- стой не решается полностью лишить Альберта внешней красоты и одухотворен- ности: «Нечесаные волосы, закинутые кверху, открывали невысокий, но чрезвы- чайно чистый лоб. Темные усталые глаза смотрели вперед мягко, искательно и вместе с тем важно. Выражение их пленительно сливалось с выражением све- жих, изогнутых в углах губ…» [4, с.27], «Делесов оглянулся на своего соседа. Длинное тело, прикрытое плащом, безжизненно лежало подле него <…> Он нагнулся и разобрал черты лица Альберта. Тогда красота лба и спокойно сложен- ного рта снова поразили его» [4, с. 24]. Ни удивительная красота, ни отталкивающие результаты алкоголизма не преобладают. В моменты, когда что-то начинает перевешивать, в тексте включа- ется механизм иронии (возвышенное впечатление снижает пошлый интерес Аль- берта к аристократии, драматичные мысли Делесова о драматизме судьбы спи- вающегося музыканта прерывают рассказы Захара о спившемся приказчике). С чем может быть связан уход писателя от реалистичного описания персо- нажа? Почему музыкант постепенно становится невероятно красивым? Дума- ется, одна из весомых причин связана с тем, что красоту гениальной игры на скрипке, которую слышал Толстой, трудно передать на бумаге. Но как отразить ошеломляющую красоту, не показав никакой красоты? В итоге красота звуков трансформировалась в тексте в символическую красоту лица музыканта. Приме- чательно, что в сценах, где Альберт играет на скрипке, Делесов, не отрываясь следит за изменением его лица, которое оказывается носителем и выразителем прекрасного в тексте повести.