Л. Н. Толстой в сознании человека цифровой эпохи

21 грани жизни и смерти в признании исконности Библейской мудрости, когда без- оговорочно признается, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8), – и, с другой стороны, самонадеянные планы Безухова по спасению человечества, переходящие едва ли не в славобесие: «Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо будет сделать только то же самое» [5, Т. VII, с. 307], но ведь мысль-то не его – а Евангельская: «Бог гордым противится, а смиренным дает Благодать» (Иак. 4:6), так что становится очевид- ной некорректность подобных суждений. Вызывает недоумение выдвинутое А. Зориным, по методологической инерции, утверждение об итогах духовной биографии Болконского: «Смертельно раненный в Бородинском сражении, он не мог вступить в ряды заговорщиков , но за него это суждено было сделать его сыну» [3, с. 77], который, возбужденный радикальными речами Пьера, коль ска- занное им «жгло его сердце» [5, Т. VII, с. 297], просыпается в «холодном поту» от увиденного: они шли вместе с дядей Пьером в касках античных воинов к за- маячившей перед ними славе, а путь им преграждал дядя Николай Ильич, еще вечером, в день Зимнего Николы, поставивший точку в разгоревшемся споре на политические темы: «<…> вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить – ни на секунду не задумаюсь и пойду» [5, Т. VII, с. 298]. Николай Ростов, восстановивший Лысые Горы и построивший в усадьбе новую церковь, в разго- воре с графиней Марьей сравнивает Пьера с ребенком , пребывающим в замкну- том и ограниченном пространстве, подвластном человеческой воле по законни- ческим ориентирам самоопределения. Прощание князя Андрея с другом детства Пьером, благоговевшим перед ним, как впоследствии он вызовет искреннее расположение к себе его сына, произошло перед Бородинским сражением. Болконский, чувствуя, что «стал по- нимать слишком много» [5, Т. VI, с. 219], отвечает Пьеру на его слова о спаси- тельном влиянии на исход предстоящего сражения искусного полководца: «Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооруже- ния» [5, Т. VI, с. 215], – но от сокрытой на глубинах человеческой души «теп- лоты патриотизма». Словами князя Андрея Толстой набрасывает штрихи к внутреннему облику Кутузова: «<…> решают участь сражения не распоряже- ния главнокомандующего <…> а та неуловимая сила, называемая духом вой- ска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти» [5, Т. VI, с. 256], тогда как Безухов был склонен видеть себя спасителем чело- вечества. Однако, когда Николенька под впечатлением от соблазнительных притязаний Безухова оставить след в истории спросил его о возможной под- держке отцом, Пьер, правда, с неохотой сказал взбудораженному им отроку: «Я думаю, что да» [5, Т. VII, с. 298]. Недостало внутренних сил разуверить пора- женного им грядущим величием ребенка. Сосредоточенный по-детски исклю- чительно на себе самом, Пьер на марше пленных, перед освобождением ценой жизни Пети Ростова, не подошел к обессилевшему Каратаеву, вернувшему его к жизни после потрясения расстрелом, а теперь подзывавшему добрым взгля- дом к себе: «<…> слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда и поспешно отошел» [5, Т. VII, с. 168]. В черновиках «Войны и мира» Толстой особо выделял наполеоновские устремления князя Андрея