Л. Н. Толстой в сознании человека цифровой эпохи

20 А. С. Кондратьев Липецкий государственный педагогический университет им. П. П. Семенова-Тян-Шанского (Липецк, Россия) доцент кафедры русского языка и литературы ХУДОЖЕСТВЕННАЯ АНТРОПОЛОГИЯ «ВОЙНЫ И МИРА» Л. Н. ТОЛСТОГО В КОНТЕКСТЕ ДУХОВНОЙ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ Исследовательское освоение художественного содержания произведений классики в спектре адекватности, определяющемся становлением авторского замысла, выявляет перспективу преодоления утвердившихся стереотипов вос- приятия историко-литературных явлений, восходящую к бахтинскому «диалогу согласия» и методологически обоснованную И. А. Есауловым как понимание , когда за границами текста и пределами художественного мира открываются сферы неисчислимой субъективности, не подлежащие закономерностной объ- ективации, стратегически направляющей естественно-научные изыскания. Концепция человека в творческом сознании Толстого сводится к трехчастной матрице Все и часть Всего , составляющие которой преломляются в гуманитар- ной парадигме христианской аксиологии: «<…> кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк. 9:35), что выводит освещение творче- ских исканий Толстого на принципиально иной уровень постижения их много- мерной многосоставности, несводимой к прагматической: «<…> в целом ряде вершинных произведений он как раз замечательно засвидетельствовал соб- ственную укорененность в православной культурной традиции» [2, с. 195]. «Война и мир» Толстого, посвященная проблемам национального самосозна- ния, разрешаемым «данной нам Христом мерой хорошего и дурного» [5, Т. VII, с. 177], на культурно-историческом переломе была прочитана как религиозно- философский ответ православной России на тенденции, деформирующие ду- ховные доминанты человеческой природы. В духовном опыте Ф. М. Достоев- ского «Война и мир», по замечанию В. П. Боткина, «глубоко русское произве- дение» [8, с. 196], поэтому и нашла свое отражение в «виде великолепной картины <…> которая перейдет в потомство и без которой не обойдется потом- ство» [1, Т. 16, с. 435], что обусловлено проблемой сохранения национальной идентичности на культурно-исторических изломах смутных эпох и присталь- ным вниманием к нравственной состоятельности русского характера. Признанная научно-педагогической практикой оппозиция князя Андрея и Пьера Безухова, когда так и не ставший Петром Кирилловичем граф – «са- мый толстовский из толстовских персонажей» [7, с. 82], а Болконский потер- пел сокрушительное поражение на всех этапах жизненных исканий, – не соот- носится с категориями творческого мышления Толстого. Если сравнить завершающие повествование мысли и слова о судьбах персонажей: апелляция князя Андрея к Библейской системе ценностных ориентиров, преломленная на