Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

52 в том возрасте, когда человек, по Толстому, в поисках самого себя. Герой ощу- щает себя открытым миру и окружающим его людям, он увлечен рассуждениями Спенсера, который затем, приложив усилия, постарался-таки забыть, об амораль- ности земельной собственности, пишет сочинение о жестокости частного земле- владения и является «одним из тех людей, для которых жертва во имя нравствен- ных требований составляет высшее духовное наслаждение» [Толстой, 48]. В та- ком экзальтированном ощущении «волнующей радости жизни» девятнадцати- летний Нехлюдов встречает такую же чистую, как и он сам, Катюшу Маслову, что тревожило заботливых тетушек, и даже мать, потому что их воспитанник явно не попадал в круг золотой и избранной молодежи. Следующая же встреча Нехлюдова с Катюшей состоялась только через три года. Нехлюдов из «чест- ного, самоотверженного юноши, готового отдать себя на всякое доброе дело» превратился в «развращенного, утонченного эгоиста, любящего только свое наслаждение», и эта «страшная перемена совершилась с ним только от того, что он перестал верить себе, а стал верить другим» [Толстой, 53]. Юноша потерял ту наивно детскую и сердечную, по своей сути, связь с окружением, противопоста- вив себя другим по примеру Шенбока. Нехлюдов, буквально выбитый из привычной колеи обыденной праздности, возвращается от Корчагиных с твердым намерением переменить свою жизнь, коль открылась ему пропасть падения Катюши до обвиненной, при его безмолв- ном и бесправном участии, арестантки. Нехлюдов, разбирая тетушкину шифонь- ерку в том самом Панове, где и произошло на пасхальной неделе злосчастное с доведенным до эгоистического помрачения души юношей, нашел-таки среди писем сохранившуюся фотографию, на которой он был запечатлен еще невин- ным студентом рядом с Катюшей – «чистой, свежей, красивой и жизнерадост- ной», а потом встретился с предприимчивым и самоуверенным Шенбоком и не- вольно задумался: «Неужели я был такой <…> Да, хоть не совсем такой, но хотел был таким и думал, что так и проживу жизнь» [Толстой, 245]. Получается, черная полоса в жизни Нехлюдова, признавшего аксиологические константы оправды- вающего нравственное разложение и оскудение духовных доминант человече- ской природы Закона, обрамлена безблагодатным доверием к Шенбоку, но пере- житая встряска по-иному расставляет акценты: уйдя из суда , где на второй день после встречи с Катюшей выносили приговор низведенному на жизненное дно подростку за кражу половиков, Нехлюдов направляется в тюрьму , где и осво- бождается от плена глянцевой лжи, захватившей его, когда читать Евангелие – преступление, а слушать спиритические бредни Кизеветера – пристойно и, к тому же, полезно для души; порвав с желанным когда-то домом Корчагиных, старается оказаться, насколько это возможно, полезным Масловой и, направля- ясь в Петербург для подачи прошения об изменении ее участи, выполняет Катю- шины поручения. Прощаясь с Петербургом и его великосветским кругом, когда- то близким и дорогим, Нехлюдов переживает воистину нравственное озарение: «Ясно было, что все то, что считается важным и хорошим, все это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди» [Толстой, 313],