Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

36 каждого человека, но и вся судьба в этой жизни есть последствие его поступков в предшествующей жизни и что добро или зло нашей будущей жизни точно так же будет зависеть от тех наших усилий избежать зла и совершения добра, кото- рые мы сделали в этой. Л. Т.» [Толстой, 1954, 47]. Писатель «даёт упрощённое определение кармы, адресованное массовому русскому читателю, воспитанному в православной традиции и не имеющему никакого представления о буддизме» [Туниманов, 1995, 188]. В процессе перевода легенды П. Каруса Лев Николаевич проявляет мастер- ство переводчика: использует замены английских и индийских слов, применяя русские соответствующие синонимы (например, Shагаmаnа – монах, the people of the tоwn – народ и др.); бережно относится к иностранному тексту Каруса, кар- динально не изменяя слова, порой даже сохраняя: Шивара, карма, Индра, Кришна и др. [Туниманов, 1995, 189]. Исследователь В. А. Туниманов отмечает, что Л. Н. Толстой не добавляет в текст свои нововведения, но прибегает к сокращениям и упрощениям (дума- ется, что это сделано для того, чтобы простой русский читатель смог понять смысл). Например, в объяснении монаха Панде текст сокращается и упрощается посредством устранения латыни. Толстой выделяет наиболее значимые и важные мысли с его точки зрения. В тексте нашего соотечественника речь разбойника Ма- гадуты на смертном одре представлена в сокращенном виде, в отличие от текста Каруса, где она представлена более эмоциональной [Туниманов, 1995, 189]. Ле- генда о разбойнике Кандате передана Толстым точно, как и в переводном ориги- нале, но курсивом выделяются важные слова, сокращается объяснение кармы. Стоит отметить, что Л. Н. Толстой сокращает текст о нирване после слов «Закон кармы таков, что злые дела ведут к погибели…» [Толстой, 1954, 54], дабы не усложнять его для «простонародного православного читателя» [Туниманов, 1995, 192]. Однако, понятие «нирвана» мы встречаем уже в конце рассказа, «где даётся и кратчайшее определение… «нирваны», изменяя «правду» на «едине- ние», «праведную жизнь» на «общую жизнь», что не искажает, но в толстовском духе интерпретирует смысл сказки. Толстой акцентирует внимание на бездне, разделяющей «моё» и «общее». Совсем небольшая «вольность» перевода, но смысл и главный вывод становятся ощутимо другими, толстовскими…» [Туни- манов, 1995, 192]. «Ад есть не что иное, как себялюбие, а нирвана есть жизнь общая...» [Толстой, 1954, 55]. Таким образом, перевод приобретает оттенки мировоззрения самого Льва Нико- лаевича, который по-своему растолковывает буддистские понятия «карма» и «нир- вана». Для него карма – это наказание за эгоизм; это та самая «типично толстовская мысль о пагубности эгоизма, о "заблуждении личности"» [Туниманов, 1995, 193]. Вскоре после выхода «Кармы» начались авторские разногласия: П. Карус «просил Толстого написать предисловие к немецкому переводу «Кармы» и вос- становить его авторские права» [Туниманов, 1995, 195]. Это было сделано с по- мощью текста, открывающего рассказ. Хотя Толстой высказал все же мысль о том, что эта легенда является «народной мудростью», имеющей огромное ко- личество вариаций и принадлежащей всем этносам на земле, а Карус, в свою оче- редь, лишь представил ее в литературном произведении.