Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

242 встречается ему на пути. Обожение касается не только личности человека, но и мира. Это чисто толстовский виток в развитии христианской мысли, для кото- рой мир лежит во зле, а чудо обожения может совершиться только с человеком. Но Горы – это естественный символ Творца, не связанный с откровением. Встреча с горами обновляет душу, но не приводит ее к вере в Воскресение мерт- вых. В Толстовском мире нет Пасхи и Пасхальной радости – есть только ее тень, ее естественный аналог и вера в духовное воскресение и обновление, которое станет центральной темой романа «Воскресение». Еще более известны радость и обновление, связанные с бессонной ночью Наташи Ростовой в Отрадном и со встречей Андрея Болконского с дубом на об- ратном пути из Отрадного, описанные в третьей части второго тома «Войны и мира». Важно и небо над Аустерлицем. Природа у Толстого больше, чем природа. Радость, обновление и умиротво- рение, которые она вливает в душу героев свидетельствуют, что в этой красоте растворено нечто высшее. Не только рождение и умирание, но и красота при- роды становится для Толстого «отверстием» в горний мир. Еще одним важным божественным «отверстием» будет у Толстого страда- ние. В отличие от радости оно готовит толстовского героя или героиню не только к естественному открытию бытия Творца, но и к небесному откровению. Толстой – автор самых задушевных сцен молитвы в храме. Сцены эти посвящены Наташе Ростовой, скорбящей и постепенно духовно воскресающей после попытки по- бега и отравления из-за Анатоля Курагина. Сцен такой силы нет больше ни у одного из русских писателей XIX в. Наташа переживает катарсис, как героиня античной трагедии, метанойю, покаяние и обновление – как героиня жития о па- дении и восстании грешника. К этому жанру и духовному опыту обращался Лев Толстой и в повести «Отец Сергий». Однако в целом Толстой остается в контексте естественного откровения и ветхозаветных заповедей. Писатель редко описывает страдание, завершающе- еся катарсисом и покаянием, он в большей мере поэт радости жизни, которая дает ему материал для естественных откровений, и они увенчиваются душев- ными, но не духовными, или мистическими, прозрениями. Из этого не следует, что в христианстве страдание предпочтительней радости или блаженства. Певцом блаженства был прп. Варсонофий Оптинский, посвятив- ший ему беседу, состоявшуюся 29 марта 1912 г. – в Четверг на Светлой Седмице. В дни Пасхальной Радости преподобный проповедует, что жизнь – это блажен- ство, у которого «есть девять врат» [Варсанофий, 2009, 375]. Речь идет о девяти заповедях блаженства: блаженны нищие духом, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы, изгнанные за правду; блаженны те, кого поносят, гонят и злословят за Христа. Заповедям бла- женств традиционно противопоставляют ветхозаветные заповеди как Благодать и Закон. Преподобный Варсонофий ищет Благодати, Толстой – связан Законом. Если у Толстого земные радости – часть естественной проповеди веры, которая предстает общефилософской, лишенной скрупулезной конкретности христианского знания о Творце, о чуде Его воскресения; то у прп. Варсанофия переживание блаженств открывает знание, которое невозможно получить