Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

20 в этот момент достигает того состояния «высшего сознания», «сознания своей причинности ко “Всему”» (54, 179), о котором Толстой будет писать десятилетия спустя, что и является, по Толстому, истинно существующим духовным миром в отличие от иллюзорного мира московского пребывания Оленина. Цикличность времени уклада казачьей станицы помогает Дмитрию Оленину стать на путь пре- одоления своей отделённости от «Всего», преодоления «низшего сознания». Лукашка же «после двух бессонных ночей так много выпил на празднике, что свалился в первый раз с ног и спал у Ямки» (4, 123), что для динамичного образа Лукашки совершенно не типично – «в первый раз», что создает ощущение тревоги. В структуре повести происходит соотношение двух временных пластов цик- личного, нелинейного времени «казачьей повести», которое перемежается с не- понятным историческим временем, и линейного, биографического времени «оленинской повести», символом которой является образ дороги, пути. Именно стихия праздника ненадолго переносит Оленина из линейного времени в циклич- ность казачьей жизни, с его страстной фразой (в тексте – явной гиперболой): «за- пишусь в казаки» (4, 122). Именно временная организация во многом определяет образный строй опи- сания праздника и отражается в языке повести. Цикличность времени проявля- ется во всем: «Люди живут, как живет природа: умирают, родятся, совокупля- ются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают, и никаких условий, исключая тех неизменных, которые положила природа солнцу, траве, зверю, дереву. Других законов у них нет» (4, 90). «Время должно быть ритмиче- ски расчленено, чтобы сознаваться временем. Тогда только время может быть рассматриваемо как единое , тогда только оно охватывается одним актом внима- ния, как одно целое, как цикл, как законченность, <…>» [Флоренский, 2004, 198]. Как отмечает Ю. М. Лотман, в цикличном времени человеческая жизнь предстает «не как линейный отрезок, заключенный между рождением и смертью, а как непрестанно повторяющийся цикл» [Лотман, 1999, 2007]. В описании праздника цикличное время приобретает характерную особенность – оно стано- вится праздничным. Бахтин отмечает, что празднества на всех этапах своего ис- торического развития были связаны с кризисными переломными моментами в жизни природы, общества и человека. Он пишет: «В эпохи великих переломов и переоценок, смены правд вся жизнь в известном смысле принимает карнаваль- ный характер: границы официального мира сужаются, и сам он утрачивает свою строгость и уверенность, границы же площади расширяются, атмосфера ее начи- нает проникать повсюду» [Бахтин, 1992, 154]. С Олениным все происходит точно по Бахтину: праздник разрешает его кризис (хотя не так, как ему хотелось бы), после праздника устанавливается привычный ход вещей, праздничное время воз- вращается в свое монотонное, цикличное календарное русло, в котором есте- ственным образом не остается места Оленину с его принадлежностью линей- ному времени. Праздник, открыв для Оленина вечные истины, подняв его на вер- шину счастья, как бы яснее обозначает неполноту и ущербность его жизни, от которой лечит дорога. Ведь «каким бы ни был праздник (народным, семейным, церковным, государственным, местным и т. п.), он всегда есть разрушение сло- жившегося порядка жизни, течения времени, способа поведения и т. п.,