Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

181 « Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь пова- лился на нее и тотчас же заснул» (т. 3, ч. 3, гл. XI). В другом эпизоде – движении Пьера по разграбляемой врагом Москве – под- черкивается быстрота, стремительность человеческого сознания в напряженные моменты, неспособность сосредоточиться на чем-либо: «Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли» (т. 3, ч. 3, гл. XXXIII). Композиция развертывания мысли иногда занимает у Толстого несколько текстовых страниц. Оформляется она не только с помощью обрывочных фраз, как это было в предыдущих примерах, но и с помощью повторения ментальных глаголов, постоянно возвращающих читателя в сферу мысли героя. В качестве иллюстрации приведем нарративную линию Растопчина после убийства Вере- щагина (т. 3, ч. 3, гл. XXV). Здесь на протяжении трех страниц повествования сменяются следующие глаголы и описательные обороты: думал – вспоминал – вспомнилось – рассуждал – успокаивался – ум подделал для него и причины нрав- ственного успокоения. Толстым разработана композиция внедрения диссонирующего элемента в общий ход рассказа. Например, появление Берга в доме Ростовых контрапунк- том прерывает повествование об оставлении Москвы войсками и жителями: «– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый выбежал и просит, не купите ли что-нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошо заплачу и… Граф сморщился и заперхал» (т. 3, ч. 3, гл. XVI). В батальных страницах романа Толстого встречается еще один новаторский композиционный прием – изображение равнодушно-спокойного, несколько от- решенного восприятия участниками сражения самого боя, опасности, возможной смерти. Конечно, ужас и противоестественная античеловечность войны при этом никуда не уходят, они продолжают существовать в восприятии героев и читате- лей, однако словно бы приглушаются, притупляются, уступая первостепенное место в повествовании неизбежной необходимости сражаться, страдать, поги- бать. Впервые Толстой опробовал такую композиционную деталь в «Севасто- польских рассказах», куда она пришла из непосредственных жизненных наблю- дений автора. В «Войне и мире» это уже отработанный, хорошо обдуманный пи- сателем «кирпичик» повествования. Вот пример из рассказа о Бородинском бое (глазами Пьера Безухова) с выделением приемов языкового оформления: «Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измучен- ные и иногда странно-равнодушные лица , та же кровь, те же солдатские шинели,