Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

17 заметно расцвечиваться, и уже замелькали яркие наряды женщин. Толстой обра- щает внимание на праздничные наряды и праздничное настроение жителей ста- ницы, радостное и беззаботное выражение их лиц, на красивое и непринужден- ное веселье, которому предаются все. Писатель показал, что различные по воз- расту и положению люди отмечают праздник по-своему, на особый манер. От- того веселье и приобретает постепенно такой разнообразный, самобытный и яр- кий характер, что говорит о мощной творческой энергии народа. Все соответ- ствует празднику: яркое солнце и ясное небо, звонкие голоса казачек, а «в ясном небе голубо и прозрачно», виден «бело-матовый хребет гор». Согласно установ- ленной автором иерархии, следующими в орбиту праздника попадают дети: «Мальчишки и девчонки играли в лапту, зажигая мяч высоко в ясное небо, и с криком и писком бегали по площади. Девочки-подростки на другом угле пло- щади уже водили хороводы и тоненькими, несмелыми голосами пищали песню» (4, 112). Следующий виток – и в орбите праздника – уже участники, которые не являются постоянными жителями, казаками: «писаря», «льготные», «армянин- лавочник», «два краснобородых босых чеченца». Палитра все более расцвечива- ется, появляются «красные черкески», «синяя черкеска», «цветные платки». Уси- ливается градус праздничного настроения: везде «праздничные веселые лица». Праздник притягивает и примиряет всех: чеченцы пришли «полюбоваться на праздник» (4, 112). В вариантах повести и в ее окончательном тексте Толстой подчеркивал «чувство изящного», «чувство красоты», свойственные гребенцам и связывал их с красотой природы и гребенской женщины. Атмосфера праздника, этой «паузы будничного потока жизни» (П. Флоренский) позволяет эстетизму этого народа появиться особенно ярко. К празднику, в соответствии с законами цикличного времени, загодя тща- тельно готовятся: «все крылечки с вечера вымыты» (4, 112), приготовлены наряды, праздничные уборы. Все готово к тому, чтобы самозабвенно предаться праздничному действу по установившимся в течение многих и многих десятиле- тий традициям. Бахтин отмечает «их космический универсализм, их всенарод- ность, их связь со временем и с будущим, их абсолютную желанность, их празд- ничность» [Бахтин, 1992, 159]. Следующий виток, и в орбите праздника – уже старухи, затем в звуковой фон праздника врываются «пьяные песни загулявших казаков» (4, 112), свиде- тельствующие о том, что праздновать начали еще накануне. Но есть, все-таки, то, что не может захватить стихия праздника: воинская служба. Однако, «непраздничный солдат, в старой шинели» (4, 112) появляется лишь «изредка» и проходит «торопливо», как бы нарушая на мгновение безза- ботное течение праздничного дня. О воинских буднях напоминает также «даль- ний гул пушечного выстрела», но он никак не может испортить безудержный радостный звуковой фон: «над станицей, сливаясь, носились разнообразные ве- селые, праздничные звуки» (4, 112). Создав широкую панораму праздника на площади и улицах станицы, Тол- стой переходит к изображению непосредственных участников праздничного действа, героев повести. Марьяна и Устенька одеты контрастно в голубой