Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

133 Прасковья Федоровна, жена главного героя, говорит о своих мучениях, связан- ных с последними днями жизни Ивана Ильича, но, как замечает писатель, это было лишь «притворство». Убеждая в преднамеренном выражении ее эмоций, автор пишет: « Когда все это кончилось, она вынула чистый батистовый пла- ток и стала плакать. <…> Она опять достала платок, как бы собираясь плакать, и вдруг, как бы пересиливая себя, встряхнулась и стала говорить спо- койно…» [Толстой, 1983, 134–135]. Эмоциональный сценарий, связанный с выражением душевной боли, ре- зультатом которой является плач, неоднократно вводится писателем и в других текстах. В романе Л. Н. Толстого «Война и мир» есть эпизод, в котором автор представляет эмоциональное состояние княгини Анны Михайловны Друбецкой, намеренно нарушая установленный сценарий: «Она вынула платок и запла- кала » (т. 1, гл. ХI). Невербальный компонент ситуации − плач − содержит пре- имущественно негативную информацию, которая может быть интерпретирована адресатом как сигнал о сочувствии. Однако «неправильный эмоциональный сце- нарий» свидетельствует о преднамеренности выражения эмоций и, следова- тельно, об их ложности. Л. Н. Толстой акцентирует внимание читателя на двойственности эмоцио- нальных состояний персонажей: их внутренняя речь свидетельствует о реальных чувствах, внешняя – о ложных, соответствующих определенной жизненной си- туации, ожидаемых собеседником. В начале повести доминирующими эмоциональными состояниями персона- жей являются жалость и радость, причем оба чувства вызывает событие смерти Ивана Ильича, которого «все любили». Однако автор замечает, что его «сотова- рищи», близкие знакомые и «так называемые друзья Ивана Ильича» на самом деле испытывали «чувство радости о том, что умер он, а не я» [Толстой, 1983, 131]. Так в повесть вводится новая эмоциональная составляющая – радость, ко- торая фактически в этой ситуации может быть интерпретирована как радость от негативного события, которого миновали все, кроме Ивана Ильича. Радость от отсутствия страданий, ужаса и страха, которые несет с собой смерть. Чувство страха смерти приходит Петру Ивановичу на похоронах, когда он узнает о страданиях умершего от его жены: « Мысль о страдании человека , ко- торого он знал так близко, сначала веселым мальчиком, школьником, потом взрослым партнером, несмотря на неприятное сознание притворства своего и этой женщины, вдруг ужаснула Петра Ивановича . Он увидал опять этот лоб, нажимавший на губу нос, и ему стало страшно за себя » [Толстой, 1983, 135]. Ассоциативные связи между страхом и смертью отразились в русском языковом сознании «в устойчивом сочетании страх смерти (при невозмож- ности трансформации в сочетание с согласованием компонентов – «смертель- ный страх», выражающим отношения уподобления) . Негативная оценка ситу- ации смерти определяется прежде всего неопределенностью понятийной со- ставляющей лексемы «смерть», что и имел в виду Ж. Деррида, заключая вы- ражение «моя смерть» в кавычки из-за полной иллюзорности его значения» [Коростова, 2009, 180]. Интерпретируя это понимание смерти, Е. Гурко пишет: «Смерть как феномен не имеет в качестве прототипа то, что она предположительно