Духовное наследие Л. Н. Толстого в контексте мировой литературы и культуры

103 9 июня : «Задумал три новые вещи. Умирать пора, а я задумываю» . И вот первой номинацией писатель обозначает: «Рассказ о бале и сквозь строй» [Тол- стой, 1985, 156]. 18 июня писатель излагает развернутый эскиз будущего произведения: «…веселый бал в Казани, влюблен в Корейшу, красавицу, дочь воинского началь- ника – поляка, танцую с нею; ее красавец старик-отец ласково берет ее и идет мазурку. И наутро, после влюбленной бессонной ночи, звуки барабана, сквозь строй гонит татарина, и воинский начальник велит больней бить». Затем с по- метой в скобках – «Очень бы хорошо» [Толстой, 1985, 157] – Толстой задает эмо- циональный уровень реализации своего замысла. В список художественных сюжетов, вероятно, составленных 4 июля, писа- тель вносит: «Бал и сквозь строй» [Толстой, 1985, 163]. Как видно из этих записей, изначальный вариант заглавия маркирует двух- частную композицию будущего произведения, объединяющую разные события – бала и экзекуции. 9 августа Толстой с удовлетворением отмечает: «Написал в один день “Дочь и отец”. Недурно» [Толстой, 1985, 158]. В этой номинации сохраняется эстетика двухчастного названия, но оно предусматривает не ‘событийное’ начало, а ‘се- мейно-родственное’. 20 августа писатель сообщает о завершении работы: «Только нынче кончил сказки… Недоволен. Зато “А вы говорите” недурно» [Толстой, 1985, 158]. Итак, возникает третий вариант названия. В отличие от предыдущих, оно – ‘адресное’ и предполагает в заглавии-предтексте заключительные слова героя, которые по завершении воспоминаний обращены к слушателям. Авторское ‘выдвижение’ этой фразы в позицию заглавия свидетельствует о значимости ‘адресного’ мотива. От неопределенности к состраданию – таково восприятие карательного действия «сквозь строй». Случайными зрителями этого ужасного зрелища стали студент, чувствующий себя после бала слишком ‘счастливо’, и кузнец, ‘сердито’ реагирующий на вопрос молодого господина: «Что это они делают?» [Толстой, 1983, 14]. Состояние героя характеризует лексико-семантический уровень неизвест- ности: ‘что-то страшное, приближающееся’. Предызображая ‘это приближающе- еся’ среди стоявших двумя шеренгами солдат, он именует его ‘ наказываемый’ (звучит в тексте четырежды). В сюжетной ситуации, когда удается разглядеть, ‘татарин’ впервые назван ‘человеком’: «Приближающееся ко мне был оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его» [Тол- стой, 1983, 14]. Рассказчик представляет так, как если бы слушатели могли ви- деть всё сами. Далее, когда между рядов виднеется спина наказываемого, он, вновь нарекая его ‘человек’, описывает вид ‘немыслимо-мыслимого тела’: «Это было что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что я не пове- рил, чтобы это было тело человека» [Толстой, 1983, 15]. Запечатлелось и удер- жалось в памяти ‘что-то’ такое, что превышало уровень постижимого разумом, и ясно услышалось то одно единственное, что проговорил стоявший рядом куз- нец: «О господи» [Толстой, 1983, 15].