Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

35 сочетал элементы русского народного фольклора, древних легенд, сказаний, притч, где, по мысли мыслителя, в наибольшей мере отражались евангельские заповеди. Многие из его рассказов также стали своеобразным переложени- ем устных преданий и сказок. Так, первый народный рассказ писателя «Чем люди живы» стал таким переложением легенды олонецкого сказителя былин В. П. Щеголенка. Многие исследователи отмечали неоднозначность этих произведений Л. Н. Толстого, что связано не только с жанровым плюрализмом данных произ- ведений, но и с противоречивостью самой этики писателя. Так, народные рас- сказы с одной стороны были проникнуты подлинной гуманностью. В них неод- нократно воплощалась идея о том, что «добро <…> выгоднее зла, что жадность отвратительна, а помощь другому в беде прекрасна и необходима» [1, с. 510]. Советский писатель и драматург Л. М. Леонов в «Слове о Толстом» отмечал, что «при помощи этих маленьких <…> сказаний Толстой стремился утолить извеч- ную человеческую жажду правды и тем самым начертать подобие религиозно- нравственного кодекса, способного разрешить все <…> невзгоды» [там же]. С другой стороны, пути разрешения таких невзгод были у писателя не- сколько иллюзорны. Так, в «Сказке об Иване-дураке» показано, что только с помощью отказа от денег, войск, и занятия одним только крестьянским тру- дом можно достичь счастливой жизни в рамках целого государства. Впрочем, само заглавие этого рассказа заранее намекает и тем самым оправдывает некую сказочность сюжета. Также писатель неоднократно в своих рассказах в той или иной мере проповедовал необходимость такого рода отказа от материальных благ, как, например, в рассказе «Ильяс», где главный герой, только потеряв все нажитое богатство, осознал подлинное счастье. А в качестве единственного средства борьбы со злом мыслитель ставил непротивление злу силой, как, на- пример, в рассказе «Свечка». Элементы легенд, притч и сказаний прослеживались в самих текстах этих произведений, например, в использовании евангельских эпиграфов, формы притч с нравственным изречением в конце. Так, рассказ «Где любовь, там и Бог» заканчивался такого рода сентенцией: «И понял Авдеич, что не обманул его сон, что, точно, приходил к нему в этот день Спаситель его и что, точно, он принял его» [1, с. 272]. Вместе с тем в языковом отношении народные рассказы были гораздо ближе к фольклору. Это заметно как в использовании самого жанра сказки, как в «Сказке об Иване-дураке», «Работнике Емельяне и пустом барабане», так и ее отдельных элементах, таких как превращения и чудеса в рассказе «Крестник», в использовании фольклорных приемов, как «традиционный зачин («Жил в де- ревне», «Жил в городе») и концовка («И стали жить-поживать, добро нажи- вать»)» [там же, с. 511]. Одновременно с этим Л. Н. Толстой был весьма реалистичен в изобра- жении действительности. Так, многие персонажи его рассказов жили зачастую в безысходности, даже в непроглядной бедности, когда поводом к вражде могло быть простое куриное яйцо, как в рассказе «Упустишь огонь-не потушишь».