Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

234 Е. Ю. Полтавец САКРАЛЬНАЯ ОНОМАСТИКА И ИСТОРИЧЕСКИЕ ИМЕНА В «ВОЙНЕ И МИРЕ» Л. Н. ТОЛСТОГО В известном исследовании С. Г. Бочарова о «Войне и мире» Л. Н. Толстого Кутузов и Наполеон в качестве толстовских персонажей рассматриваются поч- ти как образы-олицетворения. По мнению исследователя, Кутузов, служащий «исполнению общей необходимости» [2, c. 32] и не имеющий других, личных задач, «сливается с этой внеличной силой, почти олицетворяет ее – как Наполе- он олицетворяет другую мировую силу, противоположно направленную» [2, c. 32]. Итак, Кутузов и Наполеон представлены у Толстого как «что-то большее, чем «персонажи»: фигуры более обобщенные, почти что олицетворения миро- вых сил, о конфликте которых рассказывает “Война и мир”» [2, c. 32]. С таким взглядом нельзя не согласиться, но следует и пристальнее вглядеться в специ- фику этих образов, т. к. исторические персонажи исторического дискурса в ху- дожественной литературе не бывают «по совместительству» олицетворениями мировых сил. В исторических романах и даже в исторических романах-эпопеях социально-исторический конфликт все же не выглядит как вневременный, веч- ный конфликт зла и добра, как антагонизм хюбриста и праведника, а тем более как сражение дьявола и Архистратига. Михаил Кутузов, который «больше, чем персонаж», может воспринимать- ся как архангел Михаил, победитель червя-дракона, а Наполеон – как червь и сатана. В сложных мифопоэтических оппозициях, пронизывающих книгу (из- вестно, что такое жанровое определение дал своему творению сам автор) Тол- стого о конфликте войны с миром, находится место и для противостояния круг- лого, гармоничного мира Наполеону-червю. «Червь капусту гложе, а сам преж- де того пропадае» [8, т. 7, c. 52], – резюмирует Платон Каратаев в своем диало- ге с Пьером об участи, которая ждет Наполеона и наполеоновское нашествие в Москве. Так и случилось: Наполеон, «глодавший» Москву, пропал, а Москва отстроилась и возвысилась. Есть и другие «аналоги» Наполеона: на Праценской горе князь Андрей воспринимает слова Наполеона, как «жужжание мухи» [8, т. 1, c. 367]. Муха – символ дьявола и суеты, так что это не просто сравнение, призванное показать ничтожество Наполеона, а вполне целенаправленное объ- единение темы наполеонизма с темой мирового зла. Метафора Наполеона в «Войне и мире» – муха (а не волк в сцене охоты). Суетно стремление Наполе- она к господству над миром, а особенно показательно то, что Наполеон с удо- вольствием, понятным лишь мухе, осматривает заваленное трупами поле сра- жения. Нечто мушиное есть даже в тошнотворной манере толстовского Напо- леона умываться и растираться щеткой. Слово «Веельзевул» означает в Новом Завете «сатану или главу злых де- монов и духов», в Ветхом Завете это «библейское имя финикiйскaго божества Баалзебубъ, считавшaгося покровителемъ и защитникомъ от мухъ» [6, cтб. 466]; известны археологические находки соответствующих идолов в виде мухи. При-