Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

200 Адекватное и объективное выражение «предмета», значения в слове, по Толстому, обусловлено соотнесением и связью слова со всем контекстом под- линно народной русской жизни и идеологии. Таким образом, капитан Хлопов из «Набега» – олицетворение органической русской «правды»; его слова, по представлению Толстого, выражают не столько его личный характер, сколько национальное, русское миропонимание. В этом отношении в «Войне и мире» интересна характеристика речи Пла- тона Каратаева, который для Пьера является олицетворением «всего русского, доброго, круглого», олицетворением «духа простоты и правды». Платон Кара- таев – рупор народа. «Как будто слова его всегда были готовы во рту его и не- чаянно вылетали из него» (т. 4, ч. I, гл. XII). «Главная особенность его речи со- стояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность» (там же). Речь Каратаева – это проявление народной мудрости, без всякой примеси индивидуально- надуманного. «Когда Пьер, иногда поражённый смыслом его речи, просил по- вторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую пес- ню. Там было: “родимая, берёзанька и тошненько мне”, но на словах не выхо- дило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неиз- вестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на неё, не имела смысла, как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия вы- ливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова» (там же). * * * В «Войне и мире» действительность как бы освобождается автором от об- манчиво покрывающего и скрывающего её тумана трафаретных слов. Напри- мер: «Полковой командир сказал, атака отбита , придумав это военное назва- ние тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достовернос- тью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой» (IX, 222). Ещё полнее обнажены несоответствие действительности, раздвоение про- стой жизненной правды и условного стиля её словесной передачи при воспро- изведении рассказа Николая Ростова о Шенграбенском деле. «Он рассказал им своё Шенграбенское дело совершенно так, как обыкно- венно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хо- телось бы , чтобы оно было , так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было… » .