Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

176 «– Нет, нет, – заговорил он. – Мне совсем не то нужно. Мне, напротив (что могло быть напротив?), мне напротив, надо, чтобы только здоровая да помень- ше хлопот – солдатка или эдак» [231]; «Страшное волнение охватило Евгения, когда он поехал домой «Что такое будет? Что такое крестьянка? Что-нибудь вдруг безобразное, ужасное. Нет, они красивы, – говорил он себе, вспоминая тех, на которых он заглядывался. – Но что я скажу, что я сделаю?» Целый день он был не свой» [232]. Поскольку в повести «Дьявол» описывается деревенская жизнь (преиму- щественно дворян и в нескольких эпизодах – крестьян), Толстой использует от- дельные диалектные лексемы, характерные сельскому быту всех сословий. На- пример: «Я и то ей намесь говорю – поди, а она…» [232]; «А мы давно. Голо- мя » [233]; «Он, я чай, там гуляе. Что ж мне-то?» [236], «Она была в желтом рас- стегае , и в плисовой безрукавке, и в шелковом платке…» [252], «Да и я только до варков . Он надел сапоги, кожан и пошел к заводу; но не прошел он двадцати шагов, как навстречу ему попалась она в высоко над белыми икрами подоткну- той паневе » [262]. Для стиля Толстого показательно, что регионализмы не носят локально тульского характера: писатель охотно использовал услышанные и записанные диалектизмы других российских территорий (интерференцию диалектов): намесь – ‘недавно, на днях’ [4, т. 20, с. 34] (зафиксировано словарем как орловское); голомя – ‘давно, давненько’ [4, т. 6, с. 321] (зафиксировано словарем как тульское); гуляе: неприкрытый вариант флексии 3 л ед.ч., одна из общих диалектных (не локализованных по наречиям) форм. «В южнорусских говорах (центральной их части) отсутствие т характерно в основном для форм ед. ч. Причем в части говоров отсутствие т в этих формах ограничивается глаголами общего спряже- ния (т.е. с безударными окончаниями)» [1, с. 115]. Неприкрытый конечный слог в форме 3 л ед.ч. – характерная черта восточнославянских языков, присутст- вующая у всех глаголов первого спряжения в украинском и белорусском язы- ках [2, с. 147]; расстегай – ‘шелковый сарафан’ [4, т. 34, с. 228] (зафиксировано словарем как тульское); варок – ‘огороженное место, непокрытый загон для скота’ [4, т. 4, с. 60] (зафиксировано словарем как тульское); кожан – ‘кожаный кафтан, охабень’ [4, т. 14, с. 50] (зафиксировано слова- рем как оренбургское, сибирское); панева (понева) – ‘род юбки из домотканой шерстяной ткани, клетчатой или полосатой’ [3, с. 257] (зафиксировано словарем как тульское). В повести можно отметить оригинальные и характерные для идиостиля Толстого словоупотребления. Например, устаревшая для конца XIX в. форма наречия, образованного от числительного в собирательном значении, показыва- ет определенный провинциализм Иртенева, живущего безвыездно в деревне