Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

158 социальных форм общения. С рассветом наступает и настоящее озарение героя. Итак, для продолжения и окончания своего рассказа, субъекту нужна еще папи- роса, несмотря на то, что в осмыслении прошлого уже утверждалось плохое действие курения. Позднышев таким образом словно пытается регенерировать свое прошлое, восстановить и поправить его. Отметим, что в начале рассказа сексуальное удовольствие ставится Позд- нышевым в один ряд с другими формами разврата: «я начал пить, курить» [2, с. 135]. Но в обоих случаях главным является демонстрация наслаждения: «делал вид, что мне очень приятно» [2, с. 145]. Как курение, так и физическое влечение в первый раз вызывает в герое отвращение. Таким образом акцентируется про- тивоположное поглощению действие – рвота. В этой связи раскрывается то, что поглощение же является в тексте необъемлемой частью мотива пищи . В седьмой главе, на определенном уровне осмысления героя вводится но- вое метафорическое сближение: реализуется устойчивое словосочетание «сек- суальное голодание». «Похоть», как Позднышев называет желание, возникает от «избытка поглощавшейся пищи при праздной жизни» [2, с. 145]. Итак, по- требление, другой физиологический акт сопоставляется с возникновением т. н. любви, которой, в свою очередь, присваивается новое определение. Любовь – результат как возбуждающей излишней пищи [2, с. 139] , так и физической праздности. В поисках нового слова, отличающегося от общепринятых оборо- тов, субъект рассказа и развертывает метафору «любовь – не пища». Согласно заключению, к которому Позднышев приходит в результате своих рассужде- ний, человеку требуется столько пищи, «сколько нужно для работы» [2, с. 140]. С такой точки зрения «поглощение» обнажается не только в этой связи, но и в тексте в целом. Мотив пищи однако развивается дальше. В одном из предыдущих фраг- ментов текста женщина называлась «сладким тестом»: она казалась им в вос- приятии молодого героя еще до потери его невинности. Говорящий возвраща- ется к своим прежним утверждениям: «поэзию вы видите, что женщина есть орудие наслаждения; ... сладкий кусок» [2, с. 154]. Тело женщины является орудием рабства – ловушкой, приманкой – для мужчин. В описании подготовок к браку Позднышев уже обличает потребление сладостей. Они становятся и эк- вивалентами подготовки к брачной ночи: « безобразный об ычай конфет, гру бо го обжор ства слад ким и все эти м ерз кие приготовления к свад ьбе» [2, с. 144]. Звуковая секвенция, выстраиваемая во фразе и выделяемая нами, становится укрепленным обозначением отрицания привычных, положительных коннота- ций сладкого. Необходимость создания нового языка управляет субъектом рас- сказа, что можно наблюдать как в реметафоризациислов, семантически опус- тошенных в результате их постоянного употребления, так и в регенерации кон- кретного смысла метафорических выражений. Эпизоды с музыкантом и возможным соблазнением жены Позднышева обозначаются мотивом пищи, который дополняется и питьем и приравнивается музыкальной игре: «Я поил его за ужином дорогим вином, ... позвал его ... еще играть с женою» [2, с. 173]. Однако ясное видение ситуации героем затуманено