Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

140 С одной стороны, «Толстой должен быть отнесён, несомненно, ко второму типу, поскольку он разделяет веру в естественного человека, не повреждённого в своей основе и извращённого лишь ложным воспитанием – соблазнами и об- маном» [1, с. 616]. С другой стороны, «Ни в чём так не близок Толстой к хри- стианству церковному, как в сознании греха, его силы и непобедимости, перед которой детским лепетом кажутся толки о самоспасении» [1, с. 619]. Итак, если принять во внимание автобиографичность повести, Евгения Ир- тенева надо рассмотреть с двух сторон: «естественный человек» и «падший, но жаждущий спасения». Посмотрим на «естественного человека» героя. Иртенев имеет хорошее здо- ровье, он «сангвиник с румянцем во всю щёку», единственный физический недос- таток – близорукость, «которую он сам себе развил очками»; «духовный же облик его был такой, что чем больше кто знал его, тем больше любил». В общем, Ирте- нев был «добрым, простым и, главное, открытым человеком» [8, с. 482–483]. Его желания понятны и безыскусны: «воскресить общий дух жизни деда: всё на широкую ногу, довольство всех вокруг и порядок и благоустройство»; «жениться честно, по любви»; служба в земстве – «интерес отчасти честолюби- вый, отчасти сознание долга» [8, с. 482, 487, 511]. Казалось бы, «природа» человека абсолютно не повреждена «ложным воспитанием, соблазном и обманом». Но так ли хорошо, не ложно, воспита- ние Евгения? «Евгения Иртенева ожидала блестящая карьера» [8, с. 481]. Так начинается повесть. Можно ожидать, что это рассказ о человеке, который, преодолевая трудности, поднялся из низов (как Ломоносов), но пусть даже и человек из дво- рян, но действительно, своим трудом, заслужил продвижения по карьерной ле- стнице. Ничего этого нет. Напротив, мы замечаем «дурные устои общества». Возможно, «блестящее окончание курса юридического факультета Петербург- ского университета» и является личной заслугой Иртенева, но карьера обеспе- чена не собственным трудом, а «связями отца» и «покровительством минист- ра». Если вновь обратиться к «Божественной комедии» Данте, то это смертный грех корыстолюбия, очищение от которого происходит в 5-м круге Чистилища. В стихах XIX главы описывается, как «происходит совращение и соблазн лож- ными благами, прельщающими человека, подобно сладостному пению ужасных сирен» [5, с. 378]. За грехом корыстолюбия, по степени возрастания тяжести смертных гре- хов, следует чревоугодие, а потом – сладострастие. «Грех чревоугодия <...> символизирует для Данте разгульную жизнь в це- лом» [5, с. 383]. Евгений не вёл разгульную жизнь, но его отец «был плохой хо- зяин» и оставил много долгов, которые мешали воплощению в жизнь первого желания Иртенева. Мать Евгения «совсем не понимала его положения». Она «наивно думала», что достаточно жертвует собой, «не жалуясь на стол, который готовил старик повар, и на то, что дорожки в парке не все были чищены, и что вместо лакеев был один мальчик» [8, с. 487]. Надо отдать должное Марье Павловне, однажды