Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

115 Вторая часть произведения содержательно и структурно резко отличается от первой, в ее центре – рассказ о жизни «тети Полли». Героине Лесков «дове- ряет» оценить безобразное событие, которое в «Юдоли» стало одним из симво- лов царящего в народной среде насилия: «Когда был кончен рассказ о свече и о всем том, что записано выше в этих воспоминаниях, тетя Полли вздохнула и сказала: – Да!.. здесь юдоль плача... Голод ума, голод сердца и голод души. Вот моток, в котором не знаешь, за какую нить хвататься!..» [1, с. 295]. В речь тети Полли Лесков вкладывает выражение из цитируемого выше письма Тол- стого Лесков редуцирует оригинальное высказывание, убирая из него слова «голод тела» и акцентирует главную причину бессмысленных и отвратитель- ных преступлений. Лесков подчеркивает духовное и нравственное невежество основной массы крестьянского населения, тот «голод сердца и души», который может быть утолен лишь из одного источника: «Блаженны алчущие и жажду- щие правды, ибо они насытятся» (Мф.: 5-6). В конечном итоге, Лесков восста- навливает евангельский контекст толстовского утверждения, отсылая читателей к распространенной в Библии метафоре духовного голода. Рапсодия «Юдоль» представляет собой интересный жанровый эксперимент Лескова, в основе которого лежит совмещение документального и художествен- ного повествования. Основная задача писателя носит отчетливо просветительский характер, Лесков размышляет о возможностях выхода из ситуации нравственного и культурного невежества народа, которая так откровенно показана писателем не только в «Юдоли», но и в «Импровизаторах» и «Загоне». В «рапсодии» этот путь показан вполне определенно и представляет собой синтез учения позднего Толс- того с христианством. Востребованными Лесковым оказываются те положения философии Толстого 1880-х годов, которые наиболее близки евангельскому уче- нию (обращение к «внутреннему» человеку, необходимость нравственного со- вершенствования, деятельная забота о ближнем), знаком чего является соединение высказываний писателя с библейскими цитатами. Обращение к слову Толстого, как и к евангельскому слову, оказывается в повести единственным средством пре- одоления иррационального, хаотического начала народной жизни, которое прояв- ляется в том числе и в ничем не ограниченном насилии. Между тем, несмотря на казалось бы очевидную «пропаганду» в повести взглядов Толстого, в главной своей идее – утверждении дикого и непросвящен- ного состояния массы русского народа – Лесков входит в совершенное проти- воречие с учением своего современника. Главный адресат этико-религиозных трактатов Толстого – это представитель среднего или высшего слоя общества, образцом для совершенствования которого недвусмысленно провозглашался именно народный, «естественный», человек. Подобное утверждение моральных достоинств крестьянин было совершенно чуждо позднему Лескову (как, впро- чем, и раннему), не питавшему каких бы то ни было иллюзий относительно русского мужика, что отразилось в одном из высказываний писателя тех лет, которое приводит Фаресов: «Этот народ рвет своих докторов и сестер милосер- дия, как мы видим, на куски и потом идет служить молебны <…> Ведь с этим зверьем разве можно что-нибудь создать в данный момент?» [5, с. 43–44].