Наследие Л. Н. Толстого в парадигмах современной гуманитарной науки

114 Композиция повести проста: 1 – 14 главы представляют собой пример лю- бимой Лесковым формы «хроники», которую сменяет развивающийся в сле- дующих 11 главах рассказ об «апокрифической», по выражению сына писателя, тете Полли. «Завязка» хроники – изображенная во второй главе гибель дьячка Аллилуйя. Она является первым звеном в изображаемой писателем цепи: собы- тийную основу первой части повести составляет череда трагических смертей и бессмысленных убийств. По количеству описываемых смертей на «единицу текста» «Юдоль», пожалуй, не имеет аналогов в творчестве писателя и может быть сравнима только с «Леди Макбет Мценского уезда». В хронике крестьян- ских смертей, описываемых Лесковым, выделяется рассказ о гибели шорника Кожиена, которого убивают сельчане в надежде сделать из его тела «свечу». В основе этого эпизода, представляющего собой характерный пример авторе- цепции, лежит переработанный писателем ранний рассказ «Погасшее дело», опубликованный в 1863 г. в артельном журнале «Век». Для изображения сцены убийства Лесков прибегает к точке зрения крестьянских девочек, что создает эффект остранения, описание реакции детей-свидетелей убийства усугубляет трагическое восприятие произошедших событий. А упоминание о внезапном страхе, охватившем девочек вносит в первую часть «Юдоли» атмосферу ирра- ционального, таинственного ужаса. В результате недоговоренностей нарратора читательский интерес не ослабевает, а постоянно растет вплоть до того момен- та, когда писатель с натуралистической точностью обнажает отвратительную картину преступления: «Женщины <...> под хворостом и сухою листвою <...> рассмотрели сильно разложившийся труп, который вся деревня единогласно признала за труп шорника Кожиёна. Из Кожиёнова тука все “нутреное сало” было уже “соскоблено”, и из него, по всем вероятиям, наделано достаточное количество свеч, сожженных в разных местах» [1, с. 231]. Главная функция это- го детализированного физиологического описания заключается в том, чтобы шокировать читателя. Роль нарратора ограничивается трансляцией известных ему подробностей, какими бы неприглядными они ни были. Принципиальное отсутствие в тексте нарраториальной оценки подчеркивается тем, что Лесков приводит точку зрения отца нарратора и его соседа помещика: «Для освежения чувства в людях, которые, очевидно, очень набожны, но только не знают, что им делать, – пригласить из трех сел трех священников <...> Отслужить соборне три молебна – в саду, на лугу и на поле, и быть всем вместе, дворянам и мужи- кам <...> и потом – угощение» [1, с. 232]. Парадоксальность вывода героев о причинах случившегося заостряется с помощью двойного усиления утверж- дения (благодаря вводному слову и наречию степени): «В людях, которые, оче- видно, очень набожны, но только не знают, что им делать». Это усиленное вы- деление призвано привлечь внимание читателя и создать у последнего впечат- ление неадекватности сделанного обобщения, намекая на скрытую за ним пря- мо противоположную позицию автора. Подчеркивая «очевидную» набожность крестьян, писатель противопоставляет внешнее благочестие жителей села их диким суеверным поступкам, тем самым наполняя утверждение о «набожнос- ти» селян горькой авторской иронией.