ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

85 хотя и небесспорного, разработанного ею экзистенциального подхода к произведениям русской классики, предусматривающего, как извест- но, примат существования над сущностью и вполне убедительно ил- люстрируемого словами И. А. Бунина: «Я вижу, слышу, счастлив. Я живу» [Заманская, 2002, 26]. «Человек как таковой – единственная правда и ценность бытия. Человек в круге его проблем – достойнейший объект художественного мышления, возвращенный литературе ХХ века литературой экзистенциальной ориентации» [Заманская, 2002, 26]. Но разве весь Толстой – не в этом признании абсолютной ценно- сти человеческой личности? Разве для Толстого человек и его жизнь небесценны? Обратимся вновь к рассказу «Три смерти». Значительная его часть связана с образом и болезнью барыни. Она, по замечанию Тол- стого, «жалка» – но, на наш взгляд, не потому что прежде вела какую- то безнравственную жизнь и не потому что «госпожа», а просто пото- му что больна. В обрисовке внешности «барыни» важна каждая де- таль: «Вялая, несколько желтоватая кожа неплотно обтягивала тонкие и красивые очертания лица и краснелась на щеках и скулах [Толстой, 1979, III, 59. – Курсив наш. – Л.З. ]». «Сложив руки на коленях и за- крыв глаза, госпожа слабо покачивалась на подушках, заложенных ей за спину, и, слегка наморщившись, внутренно покашливала. На голове ее был белый ночной чепчик и голубая косыночка , завязанная на неж- ной, бледной шее » [Толстой, 1979, III, 59. – Курсив наш. – Л.З. ]». – По- чему-то исследователи – возможно, «с подачи» Толстого, меньше все- го внимания обращали на эти детали, сквозь которые просвечивает нежный и трогательный образ умирающей. – Кстати, после этой порт- ретной характеристики из рассказа уходит слово «госпожа» – его ме- сто прочно занимает слово «больная». Да, она боится смерти – а кто же радуется ее приходу? Она всем раздражена, но не в силу «барской» спесивости, а опять-таки в силу болезни – ей мучительно всякое при- косновение, неудобна посадка в экипаже… Толстой утверждает, что барыня «лжет» даже «перед смертью» – оставим за писателем право так судить о своей героине, ибо подобное суждение соответствовало авторскому толкованию рассказа. Но все-таки зададимся вопросом: а в чем, собственно, состоит предсмертная «ложь» «барыни»? В том, что до последнего несчастная тешила себя иллюзией, что смогла бы вылечиться за границей? – Человек, пока жив, надеется… Тем более что Толстой сам же и решает в своем объяснении замысла произведе- ния эту проблему «лжи»: «Зачем умирать, когда хочется жить?..» [Толстой, 1952, 60, 265–266]. Разве не все сказано этим вопросом? Од-