ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

57 ки». Однако «генерализация» в описании меняющихся состояний Ни- коленьки, согласно художественной задаче автора, остается в границах наличного опыта. Приобретенные вследствие него «уроки» не содер- жат «последнего» итога, лишены определенности и однозначности – смысл взросления Николеньки осознается как процесс («в одно и то же время разлюбить и полюбить – значит полюбить вдвое сильнее, чем прежде» [Толстой, 1978, I, 86]), который пока не переводим в окончательный, «переменивший» «всю жизнь» человека, результат [Толстой, 1983, XIV, 16]. Эстетика контрастности, «смело накладываемых теней» [Толстой, 1985, XXII, 136] начинает занимать ведущее место в произведениях Толстого именно в поздний период. И «После бала», и другим произве- дениям 1890–1900-х гг. оказывается созвучной эстетика блоковских по- эм сравнительно с находящими отголоски в этих произведениях и не чуждыми им стилистически сочинениями раннего периода. «После ба- ла» – рассказ, который, подобно другим повестям и рассказам начала века, отличается «сжатостью» формы [Келдыш, 1975, 172–173], «размы- кая» ее и придавая ей неисчерпаемость смыслов за счет постигаемой читателем «по Блоку» художественной символики. Воспринимаемая сквозь призму «Возмездия» (1910–1911) содержательность рассказа расширяет границы в направлении словесности Серебряного века. Ос- вещение явлений с позиций новой эстетики сходится с представлениями Толстого – «классического» реалиста: «Я привык соотносить факты из всех областей жизни, доступных моему зрению в данное время <…>» [Блок, 1980, II, 271]; «Произведение искусства только тогда настоя- щее, когда воспринимающий не может себе представить ничего иного, как именно то самое, что он видит, или слышит, или понимает» [Тол- стой, 1985, XXII, 343]). В отмеченном автором в «Предисловии» к «Возмездию» лейтмо- тиве «мазурки» можно увидеть аналог сквозному лейтмотиву «мазур- ки» (от «Детства» до «После бала») в творчестве Толстого. Блок делает уточнение ко второй главе в плане, словно бы переадресующее к рас- сказу Толстого: «танец гремит на балу, смешиваясь со звоном офи- церских шпор» [Блок, 1980, II, 274]. В планах поэмы прогрессирующая механистичность бытия обозначена как всепоглощающее зловещее начало – относительно него «возмездие» символизировано «мазуроч- ными» ритмами: «Два лейтмотива: один – жизнь идет, как пехота, безнадежно. Другой – мазурка» [Блок, 1980, II, 366]. Если у Блока видимая противоположность звуков нивелируется общим апокалиптическим ощущением «грозы и бури» [Блок, 1980, II,