ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

339 персонажей мизансцены, меланхолический вальс превращается в сим- вол несбывшихся надежд. Внутренняя музыкальность чеховских пьес заметна даже в тех эпизодах, где музыка не используется напрямую, но проскальзывает в репликах героев и чувствуется в их настроении. Например, в пьесе «Дядя Ваня» так построен диалог Сони и Елены Андреевны: « Елена Андреевна . … ты стоишь счастья… А я нудная, эпизодическое ли- цо… И в музыке, и в доме мужа, во всех романах – везде, одним сло- вом, я была только эпизодическим лицом… Нет мне счастья на этом свете… Мне хочется играть… Я сыграла бы теперь что -нибудь. Со- ня. Сыграй. (Обнимает ее.) Я не могу спать. Сыграй! Елена Андре- евна. Сейчас. Твой отец не спит. Когда он болен, его раздражает м у- зыка. Поди спроси. Если он ничего, я сыграю… Давно уже я не играла. Буду играть и плакать, плакать, как дура…» [Чехов, 1986, 548–549]. Музыка рвется из души этих героинь, которые в этот миг вдруг поняли и почувствовали друг друга. В звуковой организации чеховских пьес большую роль играют бесконечные «напевания» и «насвистывания» действующих лиц, вы- ступающих своего рода «резонерами», обходящимися без традицион- ных в таких случаях нравоучительных сентенций. Все они – коллеги Чехова, врачи: Евгений Сергеевич Дорн («Чайка»), Михаил Львович Астров («Дядя Ваня»), Иван Романович Чебутыкин («Три сестры»). В пьесе «Чайка» только Дорн оценил талантливую пьесу Треплева. Отсюда и музыкальные реплики Евгения Сергеевича, отделяющие его от остального мира (романс Я. Пригожего на стихи Н. Некрасова «Не говори, что молодость сгубила», «цыганский» романс на слова В. Кра- сова «Я вновь пред тобою…», серенада К. Шиловского «Месяц плывет по ночным небесам…»). Чебутыкин из пьесы «Три сестры», подсмеи- ваясь над влюбленностью Андрея, неожиданно вспоминает куплеты из старинной оперы-водевиля «Оборотни» («Для любви одной природа нас на свет произвела!») [Чехов, 1986, 584]. В другом фрагменте он заявляет: «У Наташи романчик с Протопоповым», – и тут же ехидно напевает: «Не угодно ль этот финик вам принять…» [Чехов, 1986, 605]. О происхождении данной музыкальной реплики Чехов говорил: «Эти слова из оперетки, которая давалась когда-то в Эрмитаже…» [Платек, 1987, 190]. Но главной музыкальной линией Чебутыкина яв- ляется бессмысленный напев «Та-ра-ра-бумбия… сижу на тумбе я…». В примечаниях к собранию сочинений Чехова (1978) отмечается, что «запев этой песенки («Тарарабумбия, Сижу на тумбе я, И горько плачу я, Что мало значу я») восходит, видимо, к тексту популярного в свое