ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

298 рующих» то ли «влечение к смерти», то ли сексопатологию персона- жей, то ли еще какое-нибудь глубокомыслие. Да и семантика двухъя- русной сцены в этой постановке отчаянно сопротивляется поэтике ос- меяния. Мы не говорим уж об изобилии стульев, по которым в спектакле Фоменко вынуждены прыгать персонажи «Войны и мира», насильно превращенные режиссером в подобие гоголевских гротеск- ных фигур, забавляющих зрителя своей «стультицией» (у Гоголя обыгрывается латинское «стультиция», т.е. «глупость»). Вот и новая постановка «Война и мир Толстого. Путеводитель по роману» на сцене БДТ (режиссер В. Рыжаков) преподносится под ло- зунгом: «Сегодня нам необходимо перевернуть представление о рома- не и сломать накопившиеся в сознании стереотипы, затрудняющие общение современного человека с этим текстом» [Пресса о петербург- ских спектаклях]. Цитируются нелепости из школьных сочинений, вина за которые возлагается на школьное преподавание «стереоти- пов». При этом создатели спектакля уверены, что воспроизведение «стереотипов» с точностью до «наоборот» и будет адекватной трак- товкой. Однако «переворачивание» представления о романе как об «идоле» и «каменной стене» (выражения режиссера) попадает, как и любая деконструкция, под власть закономерности, объясняющей «неосознаваемую зависимость любого дискурса от других дискурсов» [Ильин, 1999, 35]. Положим, современные театр и кино понимают, что буквальное следование «чувствительной сцене барышни» [Толстой, 1985, 673], как сам Толстой назвал сцену лунной ночи в Отрадном, не возможно. Не возможен и актер, произносящий на сцене монолог Бол- конского о небе или о дубе. Толстой, кстати, почти не представлял себе «князя Андрея в человеческом образе» (восприятие отца Николенькой Болконским в Эпилоге) и даже предлагал первому иллюстратору «Вой- ны и мира», Башилову, исключить князя Андрея из иллюстраций. Наташа Ростова, танцевавшая со Штирлицем (анекдотическая фраза из школьных сочинений), может быть, даже приемлемее, чем «нулевая» Наташа в виде Натальи Ильиничны, чем князь Андрей в треухе и шарообразный Пьер (да и стеб над всеми толстовскими ге- роями) в «путеводителе» БДТ. По крайней мере, тот способ деконст- рукции, который объединяет Наташу со Штирлицем, не деструктивен по отношению к толстовской модальности. Как можно назвать гроте- скный спектакль «Путеводителем по роману», если в самом романе нет ни гротеска, ни карикатурных образов? (Даже лицемерие Наполео- на и его историков разоблачаются у Толстого совсем другими средст-