ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

189 ״всего русского, доброго, круглого״, олицетворением ״духа простоты и правды״. Платон Каратаев – рупор народа. ״Как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него״ (Т. 4, ч. I, гл.). ״Главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была осо- бенная неотразимая убедительность״ (Там же). Речь Каратаева – это проявление народной мудрости, без всякой примеси индивидуально- надуманного. ״Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: ״родимая, березанька и тош- ненько мне״, но на словах не выходило никакого смысла. Он не пони- мал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему дея- тельности, которая была его жизнь. Но жизнь его,как он сам смотрел на нее, не имела смысла, как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова״ (Там же). *** В ״Войне и мире״ действительность как бы освобождается автором от обманчиво покрывающего и скрывающего ее тумана трафаретных слов. Например: ״Полковой командир сказал, атака отбита , придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действи- тельно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой״ (IX, 222) Еще полнее обнажены несоответствие действительности, раздвоение простой жизненной правды и условного стиля ее словесной передачи при воспроизведении рассказа Николая Ростова о Шенграбенском деле. ״Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы , чтобы оно было , так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совер- шенно не так, как оно было … ״ Или: ״Меньше страху, меньше новостей״, говорилось в афише, ״но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет . Эти слова в первый раз ясно показали Пьеру, что французы будут в Москве״ (XI, 178).