ТОЛСТОВСКИЙ ЧТЕНИЯ. 2016

188 В сущности, Л. Толстой переносит этот метод в новую тематиче- скую, художественно-идеологическую сферу, в совсем иную языковую и стилистическую систему. Если в начале своего творчества Толстой опирался на ״сознание״, на ״чувство״, интуицию как на главное орудие познание мира, то, по Толстому, эти ״чувства״, ״сознание״ в новых условиях функционируют в простом русском народе, в тех его социальных слоях, которые не испорчены ״цивилизацией ״, которые органически связаны с национальной почвой. Отсюда, видимо, и запись в ״Дневнике״, 9 апреля 1890 г.: ״Выразить словами то, что понимаешь, так, чтобы другие поняли тебя, как ты сам, – дело самое трудное״. В понимании Толстого необходимо исходить не от слова, а от дел, от жизни, надо идти от живого явления, рассматриваемого в его внутреннем существе, к его обозначению, проверяя принятые значения на фактах. В этой связи уместным будет обращение к рассказу ״Набег״, в котором приведены вариации образов и событий, связанных со зна- чением слова храбрость . ״Можно ли назвать храбрым коня, который, боясь плети, отважно бросается под кручу, где он разобьется; ребенка, который, боясь наказания, смело бежит в лес, где он заблудится … Выбор, сделанный под влиянием благородного или низкого чувства, не есть ли то, что должно называть храбростью или трусостью?..״ А вот разговор с капитаном Хлоповым: ״– Нет, это не значит храбрый, что суется туда, где его не спра- шивают – Что же вы называете храбрым? – Храбрый? Храбрый? — повторил капитан с видом человека, ко- торому в первый раз представляется вопрос: – храбрый тот, который ведет себя как следует, – сказал он, подумав немного …״ И далее: ״Я вспомнил, что Платон определяет храбрость знанием того, что нужно и чего не нужно бояться … определение капитана, если б он мог выра- жаться так же, как Платон, он, верно, сказал бы, что храбр тот, кто боит- ся того, чего следует бояться , а не того, чего не нужно бояться …״ Адекватное и объективное выражение ״предмета״, значения в слове, по Толстому, обусловлено соотнесением и связью слова со всем контек- стом подлинно народной русской жизни и идеологии. Таким образом, капитан Хлопов из ״Набега״ – олицетворение органической русской ״правды״; его слова, по представлению Толстого, выражают не столько его личный характер, сколько национальное, русское миропонимание. В этом отношении в ״Войне и мире״ интересна характеристика речи Платона Каратаева, который для Пьера является олицетворением