ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

89 Н. В. Борисова Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина» (Россия) ЛЕВ ТОЛСТОЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ М. ПРИШВИНА Дневниковые книги М. Пришвина являют собой поразительное свидетельство сложной, полной внутреннего трагизма эпохи. Еже- дневные записи писателя (на протяжении всей жизни!) есть по сущест- ву особый способ переживания собственной экзистенции, своеобраз- ный опыт философской рефлексии. Перед читателем разворачивается авторская философия повседневного осмысления «мятущегося русско- го бытия» первой половины XX столетия в лицах, фактах и событиях. Главное место в этой летописи принадлежит русской литературе, на- циональными писателям, представляющим «лицо народа», принадле- жащим к особой породе людей, которые «… не пером пишут, а плугом пашут по бумаге, пробивая ее, вывертывая, на белом черную землю. Вот почему легкое писание, беллетристика, русскому кажется пошло- стью, а русский писатель кончал свой путь непременно той или другой формой учительства и объявлял дело своей прошлой жизни “художе- ственной болтовней”» [11, 957]. К ним, в первую очередь, он причис- ляет «великого Льва», к которому испытывает благоговение и «даже нечто большее». Пришвинский Толстой – это великан духа, гениальный и одно- временно «свято-наивный» в своей мудрости, в своих жизнетворче- ских парадоксах, исканиях и противоречиях. Являясь центром при- швинской рефлексии, аксиологических размышлений о литературе и ее лучших представителях – Пушкине, Гоголь, Гончарове, Тургене- ве, Достоевском, Горьком, – Толстой выступает как фигура, объеди- няющая XIX и XX века русской культуры. Толстой неизменно в поле пришвинских философских вопр о- шаний о назначении культуры, о смысле русской истории, о судьбе национальной литературы. Он пристально вглядывается в Толстого, человека и художника, как в зеркало собственного самосознания, в котором узнает себя и все то, что его окружает, хотя ему «страшно увидеть себя в зеркале страшного времени» [10, 888]. «Великий Лев» близок ему еще и потому, что является его непосредственным соседом: «Я пробовал думать о множестве замечательных людей, рожденных на