ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

5 Однако перед моими глазами была широко раскрытая книга в об- ложке из телячьей кожи, окрашенной в красный цвет, и в какой-то мо- мент искусство Толстого, ослабляя нить повествования, творило вол- шебство: я мог своим переживанием дотянуться до уголков Санкт- Петербурга, до женщин, проходящих по страницам книги со своей любовью и незабываемыми речами, до чувств сомнения и стремления к славе посреди смерти, интриг придворных, до запаха пороха и крови в полях России, до Москвы, в которой ни души, оставленной и подо- жженной Москвы, смотрящей на потерпевшего поражение и отчаяв- шегося Наполеона, до каждой подробности дерева, описанной так, как только Толстой умел это делать, и благодаря ему увиденной мною. Впоследствии фотографии мне показались унылым дополнением к тому, что я вообразил по воле Толстого. И когда я хотел что-то уточ- нить или вновь пережить какую-либо подробность Москвы или Санкт- Петербурга, я предпочитал сделать это, читая какое-нибудь место из книги, потому что любая фотография, отражавшая эти города, казалась мне тусклой, жалкой и безжизненной. И я искал только те гравюры Санкт-Петербурга, которые воссоздавали не реальный город, а фанта- зии художника о нем, потому что слова писателя нас волнуют и гово- рят нам намного больше, чем цифровая или фотографическая фантас- магория этих городов, погружая нас в мир незабываемых предметов и существ, мир, созданный великим повествователем. И еще потому, что города существуют не благодаря своей архитектуре (хотя это хо- рошая зацепка для памяти), а из-за трогательных существ, благодаря которым город оживает. А Толстой добился того, чтобы создать их незабываемыми, чудодейственным образом делая кристально чистым свое искусство, вверяя нам своих персонажей из плоти и крови, всплывающих из слов. Мне было тринадцать лет, и я читал без остановки такое трога- тельное повествование. Не было книги, не было ни прошедшего вре- мени, ни географического расстояния, ни дистанции другого языка. Я был в России. На этом и основывается искусство Толстого: на словесной ловко- сти писателя, делающей читателя очевидцем описанного. Он впослед- ствии отказался от этого дара – того, что позволяло ему воссоздать героя, находящегося так далеко от моих знаний и моего опыта. Взять, например, выдающегося военачальника, который жил в ту же эпоху, когда Боливару исполнилось 29 лет. Его звали Михаил Кутузов. Кем был Кутузов? Это имя было мантрой, повторявшейся на про- тяжении всех страниц романа в связи с вторжением Наполеона в Рос-