ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

44 переосмысливающие и смыслопорождающие процессы текста повести этому и служат. Для уничтожения лжи требуется в первую очередь очищение языка от судебных и медицинских «сорников», отказ от «неправильного» дискурса, образно говоря, «возврат к чистым детским истокам» (цель нового рождения). В этом плане наблюдается сдвиг от привычного имени / названия вещей (служба, устройство жизни, семья, интересы общества) в сторону пока еще неопределенного искомого, категорически отрицающего при- нятых терминов («не то»). Неопределенное «не то» получает вербальное объяснение: «все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь и смерть» [Толстой 1984, 179]. Герой чувствует, что совершает- ся нечто «страшное, новое и такое значительное» [Толстой 1984, 159], которому нет имени. Нагромождаются описательные конструкции с местоимениями, глаголами и описательными конструкциями («будто то, что-то ужасное и страшное, неслыханное, что завелось в нем и не пере- ставая сосет его и неудержимо влечет куда-то» [Толстой 1984, 160]), при которых все еще не находится название этому «чему-то». Продвижение героя к концу (герой провалится «туда») на самом деле проводится под знаком метафоризации суда и поисков правильного присвоения имени. На основании заглавия повести, сгущающего весь текст, перифразы должны скрывать наименование заболевания и «смерти». Трансформация языка осуществляется под действием последнего толчка в духовном преображении. Жалость к себе преобразуется в жа- лость к сыну (и жене), жалеющему его, и именно эта жалость – в пер- воначальном смысле «любовь» – действует в качестве последнего толчка на прозрение главного героя. В последний момент язык героя, образно репрезентирующего дискурсивность текста, демонстрирует только частицы речи («у», «пропусти»), «строительные материалы», из которых сослагается новый язык. «Так вот что! – вдруг вслух про- говорил он. – Какая радость!» [Толстой 1984, 181]. Смерть и страх Ивана Ильича преодолевается в силу того, что «вот что» названо «ра- достью» и «концом». Кончина главного героя на слове «умер» означа- ет и конец в муках создаваемой «Смерти Ильи Ильича». Наименование смерти посредством метафоры суда образовывалось на протяжении текста повести в целом, а вместе с концом уступило место чему-то новому: интерпретации как новой жизни. Литература 1. Бицилли, П. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого / П. М. Бицилли // Современные записки. – № 36. – 1928. – С. 274–304.