ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

300 выход из безвыходного положения. И эта установка имеет, как будет показано ниже, принципиальное значение для всей идейной структуры «Войны и мира». Возможно, что упоминание о чтении Николенькой Болконским Плутарха в «Эпилоге» содержит скрытую отсылку к Зенону Элейско- му. Плутарх говорит о Зеноне как о наставнике Перикла, кроме того, известны были тираноборческие взгляды Зенона, за которые он попла- тился мучительной смертью. Так что в глазах Николеньки к «людям Плутарха» [Толстой, 1978–1985, т. 7, 308] Зенон мог относиться наря- ду с Муцием Сцеволой. Парадоксальный диалог между Муцием, схва- ченным стражей, и царем этрусков Порсеной, внезапный переход обо- их от вражды к великодушию и примирению, описанный Плутархом («Солон и Попликола»), – это не только контекст мечтаний Николень- ки о героическом самопожертвовании, но и модель выхода из безвы- ходного, казалось бы, положения, причем не только для одного Муция, но и для всего осажденного врагами Рима. В современной науке о Толстом влиятельно мнение, что в «Войне и мире» Толстой развенчивает плутарховскую традицию, выступая против лживой поэтизации и фразерства в обрисовке классических героев. Многие высказывания Толстого в дневнике и в черновом тек- сте «Войны и мира» дают материал для заключения об отрицательном отношении Толстого к Плутарху, чтением которого воодушевлялся, например, Наполеон. Однако не менее важно и то, что в воспоминани- ях о Т. А. Ергольской, в эпизодах «Войны и мира» (Наташа Ростова с тлеющей линейкой, мечты Николеньки) Толстой оппонентом Плу- тарха не выступает. И даже батальные картины в «Войне и мире», как это не без основания замечено исследователями, в чем-то переклика- ются с плутарховскими описаниями битв. Не виноват Плутарх, разу- меется, и в том, что составлял любимое чтение молодого Наполеона. Итак, философские парадоксы об Ахиллесе и пр. должны подго- товить читателя к восприятию исторических (например, о Муции Сце- воле), которые сродни философским. А отсюда уже можно сделать шаг к парадоксам нравственным. Ведь и учение Христа о непротивлении в Нагорной проповеди, в евангельских притчах казалось его современ- никам парадоксальным. А следование Христу в поведении, скажем, Бориса и Глеба уже не показалось их современникам дурацким, но – достойным подражания и благоговейной памяти. Если личное счастье человека создается по парадоксальной модели евангельской притчи о талантах (которую Наташа и Марья Ростовы обсуждают в «Эпило- ге»), то исторический мир и победа в войне будут принадлежать тому,