ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

191 вой, и Альберт понимает: то, что он делал, «было дурно». Вм есте они уходят туда, где сливаются луна и вода. Альберт чувствует, что те- перь можно обнять возлюбленную и что скоро все кончится. Но вдруг он замечает что-то странное во взгляде женщины и понимает: она считает его умершим. Однако он возражает: «Да как же, когда я жив». Повесть заканчивается тем, что Альберт, вносимый в поме- щение увеселительного заведения, где он часто выступал, произно- сит: «Да я жив, зачем же хоронить меня?» Сравним трактовки ключевых моментов. О спорящих голосах Т. С. Карлова пишет, что первый – один из немногих, кто, как Аль- берт, причастен к миру добра и красоты, а второй – голос раба пошлой действительности. Н. Н. Мостовская [Мостовская, 1979, 110] же счита- ет, что Петров – защитник теории чистого искусства, а в реплике Де- лесова частично отражена прогрессивная программа революционных демократов, в частности, Н. Г. Чернышевского. Над Альбертом, по ее мнению, автор произносит решительный суд. Голоса звучат над ним, как над умершим, так как он духовно умер, сломался от нравственной нечистоты. А Т. С. Карлова убеждена, что Альберт – человек будуще- го: он несет отпечаток своего гармоничного искусства. Стеклянную скрипку большинство исследователей сочло за красноречивый образ хрупкости прекрасного. Но N. Lee [Lee, 1973, 121] считает, что это гротескный образ, представляющий деформацию романтического штампа и демонстрирующий, что Альберт пьян. Женщина, согласно Энциклопедии литературных героев [Энциклопедия литературных героев, 1997], – романтизированная возлюбленная, пригрезившаяся ему в театре; по мнению Карловой, – олицетворение мира пошлости, и своими объятиями она душит художника. Е. Купреянова [Купреяно- ва, 1956, 19] считает, что женщина – Смерть, взглянув в глаза которой Альберт стыдится своей попытки уйти в искусство от реальности, сво- его желания славы, своей упоенности властью над людьми. Н. Н. Мос- товская практически повторяет это мнение, с той лишь разницей, что женщина, на ее взгляд, олицетворяет Истину, которая и вселяет в Аль- берта ощущение стыда. И. Эйгес [Эйгес, 1928, 15] протестует именно против этого, со- чтенного другими исследователями за убедительный, мотива стыда музыканта. По мнению Эйгеса, художник такого уровня и такого типа («моцартианского»), как Альберт, не может испытывать стыда за на- слаждение от хорошей игры и, как следствие, от высокой самооценки и заслуженной славы. Исследователь считает, что это раскалывает до того цельный образ Альберта и обличает недостаточно органичное