ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 2014

106 стой не сомневался, что истоки современной России следует искать в древнерусском периоде государства и нравственного мужания челове- ка. Конечно, и отечественная книжность не могла не интересовать Тол- стого как преисполненная доверием к системе христианских ценностей, на которые сориентирован русский люд – созидатель истории и духов- ного величия Отечества. Д. С. Лихачев в «Слове о Толстом» по случаю 150-летия со дня рождения писателя, анализируя отношение художника и мыслителя к древнерусской книжности, делает вывод: «Толстой был весь связан с тысячелетними устоями русской жизни. И древнерусская тема для него отнюдь не ограничивалась, как это считается, его увле- ченным использованием патериков, четьих миней, легенд, летописей и былин… Толстой продолжил многовековые традиции русской литера- туры. Он жил в русле этих традиций» [Лит. Обозрение, 5] Как известно Толстой «не любил» «Слово о полку Игореве» не только потому, что сомневался в его истиной древности, но и в силу того, что расходился в морально-этической оценке героя. «Слово» по- священо пониманию поражения русских князей в походе в 1185 года, после одержанной победе над половцами киевского Святослава. В двух летописях, Лаврентьевской и Ипатьевской, была подробно от- слежена история злосчастного и во многом обреченного похода новго- род-северского князя Игоря втайне от русских князей, что привело к страданиям и лишениям русскую землю. Автор «Слова» отступает от исторической хронологии и даже как-то теряет сохранившиеся в лето- писи подробности, потому что его интересует не события как таковое, а его причины, которые отыскать в социальных сферах было довольно затруднительно, и поэтому он проникает в глубины человеческой при- роды, пытаясь понять, что же сподвигло русского князя на столь отча- янный и дерзкий шаг. Автор выявляет, предваряя картины воинских столкновений, внутреннее состояние своего героя перед движением дружин на половцев: «Ум князя уступил желанию» [Слово…, 49]. И все повествование ведется как опыт отслеживания внутренней жиз- ни человека, оказавшегося в ситуации духовного перепутья и самооп- ределения, чем и переводит изображение событий в христианскую систему этических координат, отвергая Бояновское вступление как выражение ветхозаветной традиции и начиная новое повествование о человеке, заблуждающимся или же прошедшем через покаяние: «Так, в отличие от Бояна, славившего своих героев, уже потому, что они свои (что вполне отвечает героической корме), словно автомати- чески (”живые струны”, как помним, ”сами княземъ славу рокотаху”), для автора ”Слова” его герой должен пройти покаяние» [Есаулов, 35].