ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

Как народные, так и авторские святочные рассказы отражали свое­ образие зимних торжеств, к тому же выполняли некую поучительную функцию, напоминая о соблюдении определенных правил поведения в святочные дни, вводили читателя-слушателя в атмосферу праздников и, конечно, удовлетворяли потребность в специфических святочных пе­ реживаниях, всегда связанных с чем-то таинственным, мистическим, может быть, чудесным и даже страшным. В конце XVIII - начале XIX века святочная словесность интенсив­ но развивается. Набирают силу святочная драматургия [3] и святочная поэзия, в массе которой появляются такие шедевры, как «Светлана» Жу­ ковского, вдохновившая святочную прозу начала XIX века. Невозможно обойти вниманием произведение, ставшее не только крупнейшей жемчужиной в ожерелье русской святочной беллетристики, но и ярким шедевром литературы XIX столетия,- «Ночь перед Рождеством» Гоголя. Кроме оригинального сюжета и активного введения фантасти­ ческого элемента в повествование, оно отличается довольно редкой в ту пору для святочного жанра юмористической окраской описанных собы­ тий, а также счастливым финалом, что для подобных рассказов и были- чек о встречах с нечистой силой было отнюдь не частым явлением. Следующий период развития жанра связан с рождественскими по­ вестями Ч. Диккенса, которые были переведены и опубликованы в Рос­ сии уже в середине 40-х гг. XIX века (почти тотчас же после выхода их в Англии) [4]. Они приобрели необыкновенную популярность. Русско­ му обществу были особенно близки острые социальные проблемы, зат­ ронутые Диккенсом, пришлась по душе симпатия английского писателя к нижним слоям населения - кладези добродетели, истинной веры и бе­ режно хранимых народных традиций. Повести Диккенса оказались со­ вершенно новым явлением для российского читателя, ибо в основу их была положена благостная идея праздника Рождества Христова. Они яви­ лись началом нового течения в жанре святочного рассказа, породив на русской почве буквально шквал аналогичной литературы. У классического рождественского рассказа всегда счастливый финал, а основными его мотивами стали духовное преображение челове­ ка на Рождество, внезапный перелом в жизни к лучшему, встреча долго не видевшихся родных, добрый поступок ребенка или простое челове­ ческое счастье, наконец-то пришедшее к героям в праздничные дни и т. п. Однако счастливый финал не гармонировал с российской действи­ тельностью, и диккенсовский «бум» вскоре прошел, а благостные мотивы перекочевали в детскую литературу. Их место заняли появившиеся тут же, на рубеже 40-х и 50-х годов, так называемые «антирождественские» мотивы, 80