ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

эмоциональному колориту. Если русский человек с наивным простоду­ шием и любопытством стремится к контакту, то французы холодно рав­ нодушны: они любят не всех русских, но избирательно —лишь некоторых, близких их национальному умонастроению, их самолюбию,—таких, ко­ торые подобны, к примеру, упоминаемому графу Сазонову (86). Все остальные русские en masse вызывают у них неприязнь и даже отталкива­ ют своей внешностью: «Они некрасивы, эти русские скоты,- говорит один зуав из толпы французов» (86). Проявлением духовного преклонения русского воинства перед при­ шельцами служит его стремление при каждом удобном случае найти взаимопонимание со своим врагом, замириться с ним. Выражением этой психологической установки служат постоянные попытки русской мас­ сы к речевому общению с противником на его родном языке. В этих контактах обнажается внутренняя парадоксальность русской души, разо­ рванность ее ментально-речевой жизни в социальном возвышении фран­ цузского и принижении русского говора. Знание французского языка, являясь великосветским, символом достоинства личности, в военном столкновении с его реальным носителем оборачивается фактором нацио­ нального и личного унижения. Именно те, кто знает язык неприятеля, более всего унижены, так как они слышат и понимают все оскорбитель­ ные реплики в адрес русских и, молча принимая их, становятся неволь­ ными соучастниками унижения русского достоинства. Но и простые солдаты внутренне заражены профранцузскими на­ строениями, выказывая их в нелепом проговаривании русифицирован­ ных штампов французской речи. Если французы в общении с русскими подчеркнуто сдержанны, охраняя собственное достоинство, то русские в своей непосредственности навязчивы и даже бесцеремонны. Весьма характерная сцена подчеркивает различие этикетов. Бойкий русский солдат «в розовой рубашке и шинели внакидку, в сопровождении дру­ гих солдат, которые, руки за спину, с веселыми любопытными лицами, стоят за ним», коверкая французские слова, обращается к учтивому французу, «сразу уже выпуская весь свой заряд знаний языка», без вся­ кой мотивации и связи. В условиях трагических поражений русской армии крайне нелепой выглядит его бравурность в окружении веселых любопытных зевак, которые «покатываются со смеху» при каждой реплике (85). Не случайно «один черный, с итальянским выговором», спрашивает, не видя в ситуации причины для смеха: «О чем это они смеются?». Но солдат с упоением продолжает обезьянничать: «Табак бун... Рус бун... Франсе нет бун... Кафтан бун» (85-86). Для него совсем не важно, что отвечают ему французы и понятна ли им его собственная